Гнездо Феникса - [76]

– Ксенофагией, – поправил Хаим. – Сиречь чужеедством.

– Уж во всяком случае не потерпел бы нашего своенравного вяканья… С другой стороны – лютая, ничем не мотивированная ненависть Серебряных Змей. С третьей – демонстративная готовность открыть все тайны и попрать все табу со стороны Видящих Внутрь… Как такое может сочетаться в одном обществе?

– Что тут противоречивого, – пожал плечами Элул. – Здесь даже деспотия зиждется на иных, нежели у нас бывало, нравственных установках. В основе всего лежит отсутствие инстинкта самосохранения и острое желание покончить счеты с жизнью. Чтобы обратиться в прекрасное сияющее имаго… Тогда как большинством наших правителей управлял разъедающий душу страх смерти.

– Вдобавок, с приходом христианства – ужас перед адскими муками, – подхватил Биссонет. – И в то же время полная невозможность отказа от сладостных земных прегрешений.

– А с какой стати тому же Алмазному Жезлу посягать на наше благополучие? Быть может, в глубине души ему нестерпимо жаль этих несчастных, нелепых чужаков, лишенных светлой надежды на освобождение от гнетущей плоти. Посмертно обреченных гнить в земле, подобно дикому зверью. Что же до Видящих Внутрь, то я полагаю, им просто наплевать на происходящее вокруг. Судя по вашему рассказу, Берт, они обитают в среде настолько фантастической, что кастовые условности надземного мира для них не имеют никакого значения. Их социальная роль – посредничество с Мерцальниками. И они за долгий срок общения с ними невольно восприняли атрибутику их поведения. А именно – постоянную готовность исполнить то, что от них хотят… Сложнее всего с Серебряными Змеями.

– …А в морду ты бить умеешь? – озабоченно спросил Джед у Кратова.

– Умею, – сказал тот, усмехнувшись. – Была бы морда…

– А ведь Драконий Шип солгал, – заметил Биссонет. – И сделал это сознательно. Осквернил, так сказать, чистоту Истиносвета.

– Вот и объяснение, – неохотно вмешался Дилайт. – В этом бедламе Серебряные Змеи – наиболее здравомыслящая общественная группа. Возможно, сам отбор в эту касту происходит по признаку нормального мировосприятия. Если только это вообще не генетически обособленная ветвь Аафемт… Они могут знать: Мерцальники – никакое не имаго, а нечто иное, непонятное, но вполне управляемое. И охраняют эту кастовую тайну огнем и мечом. По преимуществу – огнем.

– Тогда конечно, – сказал Биссонет. – Мы со своим материализмом для них просто опасны. И они, разумеется, будут кидаться на любого пришельца будто цепные псы. Удивительно, как долго они вас терпели во дворце Алмазного Жезла!

– Ну, какие-то пределы их своеволию все же существуют, – промолвил Дилайт. – За Змеями ведь тоже присматривают. Но стоит им уйти от недреманного ока Осязающих Мрак или, допустим, Касающихся Воды, как они демонстрируют нам свои истинные намерения. Например, нападают на Павла Аксютина… Если бы мне знать об этом раньше!

– Интересно, почему мы ни разу не видели здесь женщин? – вдруг спросил Биссонет.

– Отчего же не видели, – возразил Хаим. – Поверьте мне, Берт, они вас не воодушевили бы. Во-первых, женщин здесь чрезвычайно мало и внешней привлекательностью они не блещут. Продолжение рода является привилегией высшего жречества и окутано культовым туманом, за который нам покуда не удалось проникнуть. Во-вторых, местные женщины довольно забитые и пугливые существа. Малоподходящий объект для контакта.

– Предрассудки, – фыркнул Биссонет. – Из той же обоймы, что и недопущение наших женщин в практическую ксенологию…

– …А по ядрам его пнуть ты сможешь? – снова вскинулся уже задремавший было Джед.

– Были бы ядра, – ответил Кратов рассеянно.

4.

…Вошел Аксютин. С любопытством озирая убранство помещения, приблизился и сел рядом. Его пальцы погрузились в свалявшийся мех напольной шкуры. «Троглодиты, – сказал он негромко. Лицо его светилось удовольствием. – Нет, в этом что-то есть. Я вам завидую, Костя. Ей-богу, брошу все эти лингвары-бювары, отрину вековые наслоения культуры и подамся куда-нибудь так же… в пещеру!» Потревоженный звуками его голоса, Джед свирепо всхрапнул, но не проснулся, а лишь перевернулся на другой бок. «Так вот, о «третьей силе», – продолжал Аксютин. – Я думаю, в ее присутствии никто уже не посмеет усомниться». – «Еще бы, – усмехнулся Кратов. – Вопрос в том, какую из всех наличных сил назвать «третьей». Если вы о Мерцальниках, так они – явно «первая». Как по времени, так и по авторитету». Аксютин кивнул. «А всего означенных сил четыре, – сказал он. – Мерцальники, Аафемт, люди и – эти… Ио… вуу… Ну, вы понимаете, кого я имею в виду. Даже если они пассивны и только наблюдают. Слабое воздействие зачастую оказывается самым эффективным». «Не так уж они пассивны, – возразил Кратов. – Вдобавок, сознание того, что они впутали в свое, в общем-то внутреннее с Аафемт дело землян и подставляют их на каждом шагу, когда вместо тарана, когда вместо щита, должно давить им на совесть». – «Буде таковая категория им известна!» – «Все равно какой-то нравственный императив в их поступках присутствует. Иначе они давно бы уже плюнули на эту разнесчастную планету». – «А если ими руководит всего лишь уязвленное самолюбие? Или ложно понимаемые принципы? Например, доведенный до абсурда принцип расовой неделимости? Знали бы вы, каких бед натерпелось человечество из-за этого и ему подобных символов веры!..» – «Я знаю». – «Верно, вы же любопытный…» – «Если вы окажетесь правы, плохи наши дела, – усмехнулся Кратов. – Тогда и самом деле мы всего лишь пешки в чужой партии. Остается, впрочем, надежда, что наше кондовое своенравие все же вывезет на кривой. Трудно разыгрывать партию фигурами, так и норовящими каждую секунду чесануть врассыпную!» – «Особенно нынче, – веселился Аксютин. – На аудиенции у Алмазного Жезла. С такой пешкой, как вы, Костя, любой гроссмейстер спятит!» – «Но партия еще не завершена», – прозвучал чей-то хладнодушный голос, очень знакомый, но положительно неуместный в такой обстановке. Кратов обернулся и обнаружил, что вполоборота к нему, притулившись в чернильной тени, сидит в обыкновенной своей, даже на взгляд неудобной позе Тьмеон. Это был повод для изумления, но самым изумительным в ситуации была, пожалуй, крайняя незначительность изумления. Ну, сидит и сидит, что в том диковинного? Вот и Аксютин скорее с удовольствием, чем с удивлением, воспринял участие в беседе нового лица. «Вы правы, коллега, – сказал он воодушевленно. – Но вся прелесть положения заключена в том, что партия-то у каждого своя! Не только у игрока, вернее – у того, кто всерьез полагает себя игроком, но и у всякой фигуры на доске. Любопытно, что и сам игрок – точно такая же пешка, как и все остальные!» – «Кто же всеми нами движет?» – осведомился Кратов. «О! – шепотом вскричал Аксютин. – Гроссмейстер из гроссмейстеров, чемпион всех ристалищ, его величество Судьба!» – «По прозвищу «Удача», – задумчиво присовокупил Кратов. «Это что? – встрепенулся Аксютин. – Плоддерский фольклор?» – «Это мой личный фольклор…» Тьмеон передернул костлявыми плечами и сказал безразлично: «Но все проиграют». – «А так не бывает!» – энергично возразил Аксютин. «Бывает. Так и только так. Все иное – Ложносумерки. И тот, кто получает приз, увидит, что в руках его – пустышка. Его удел – разочарование». – «Я выиграю», – сказал Кратов упрямо. «Безумец, – обронил Тьмеон. – Хочешь говорить с глухим? Подарить свой портрет слепому? Драться с безруким?..» – «Это Драконий-то Шип безрукий?» – «И он тоже. Захочет схватить – но не сумеет». – «Опять пророчества, – поерзал Аксютин. – Не выношу я этих оккультизмов! Я, отцы мои, материалист…» – «Нашли чем гордиться, – хмыкнул Кратов. – Но кто же этот глухой слепец?» – «Знающий знает», – уклончиво промолвил Тьмеон. Еще один желающий побеседовать возник на пепельном фоне остывающей стены плоской серой тенью. Кратов на всякий случай подобрался: ему почудилось, что это не кто иной, как Малый Страж, которому в их теплой компании уж совершенно не место. «Константин, – шепотом позвала тень. – Вы не спите?» Тьмеон снова дернулся, на сей раз – с явным пренебрежением, легко выпрямился во весь немалый рост и ушел. Аксютина тоже не оказалось на прежнем месте. «Я не сплю, – пробормотал Кратов. – Уснешь тут, кажется…»