Гневное небо Тавриды - [43]

— Есть! Цель! Цель, командир! Выравниваю машину, вглядываюсь. Внизу клубы дыма ли, пара — словно в море спустили огромный утюг.

— Кто видел взрыв?

— Все! — хором.

Захожу еще раз. Пересчитываю. В конвое — девять барж.

— Молодец, Коля! Чистенькая работа!

Должиков выстукивает на землю: "Задание выполнено…"

На стоянке, в окружении команды Белякова, — Иван Григорьевич. На том же месте, будто и не уходил.

— Ну спасибо! Молодцы, хлопцы! Дайте-ка обниму вас… Вот так… А теперь… Тоже в долгу не останусь, подарок, как полагается, за подарок. Угадайте, что приготовил для вас? Ладно, вижу, не до загадок. Только что вы улетели, пришла весть: Севастополь свободен!

Несколько секунд стоим молча, не очень веря ушам, — в них не смолк еще гул моторов. Понятливый Иван Григорьевич поднимает руку.

— Ура! Ура! Ура! — рубим вслед за ним, как на тренировке к параду.

Когда смолкло в ночи троекратное эхо, еще уточнили:

— Совсем?

— Начисто! — майор подкрепил слово жестом, будто смахнул со стола сор. Хлопцы уже, чай, отпраздновали в столовой…

— Хлопцы? А как же… Без вас? Вы-то как же, Иван Григорьевич?

— Завтра, завтра! После митинга, вместе с вами. Возьмете в свою компанию? Еще как отметим! И первый успешный ночной удар. Первый в полку, торпедный! Можно, выходит, топить гада и при луне?

— Вполне! — авторитетно заверил Прилуцкий, толкнув меня локтем: мол, завтра-то, между прочим, уже наступило.

— Ну вот! Вот это и главное. Доказали! Война-то еще ведь не кончилась, так? Вот и отпразднуем первый… А может быть… и второй?

— Ну так и он тоже первый! — решили, что речь о Жесткове. — Лишь бы нашли что-нибудь… У них с Локтюхиным не сорвется!

— Не сорвется, да, да, и у них, — рассеянно согласился Иван Григорьевич. Но… вот что, ребятки, — охватил нас с Прилуцким за плечи. — Пошли-ка к начальству, чай, тоже заждалось, пошли-ка, пошли…

— Минутку, товарищ майор, — я вырвался чуть не силой дать указания Мише: моторам назначены были регламентные работы, попросить, чтоб закончил к утру.

В землянке КП за столом, целиком застланным картой, нас встретил майор Немировский. Выслушал доклад, уточнил детали.

— Как себя чувствует экипаж?

— Нормально… вполне, — добавил я, несколько удивленный его вопросом. Противодействия не было, — повторил.

Начштаба кивнул, постукал кончиками пальцев по карте, бережно разгладил еле заметную морщинку на сгибе. Коротко переглянулся с замполитом.

— У них всегда нормально! — подмигнул нам Иван Григорьевич. — Такой экипаж!

— Ну, если такой… Вот что, друзья…

Настала очередь обменяться взглядами нам с Николаем. Подобного обращения от начштаба никому еще слышать не приходилось: вечно занятый Немировский был всегда краток и официален. Бытовало даже мнение, что он нарочно преувеличивает свою суховатость, считая ее непременным качеством подлинного штабиста.

— С обстановкой Иван Григорьевич вас, понятно, уже ознакомил? Слышал, слышал, ура кричать не разучились. Да, противник из города выбит. Однако в порту продолжают грузиться его корабли и суда. Техникой, живой силой. Через месяц-другой на каком-то участке все это обратится опять против наших войск. Таким образом, каждый выпущенный из Крыма гитлеровский солдат, каждое спасенное ими орудие…

Странновато себя вел начштаба сегодня. Кажется, решил отбить хлеб у замполита. И вдруг меня охватило жаром.

— Разрешите, товарищ майор? Сбегаю крикну… регламентные работы. Хотел, чтоб закончили до утра… Губы начштаба тронула еле заметная улыбка.

— Поторопились? Впредь разрешения следует спрашивать. Ладно, пусть продолжают. Вернется Жестков — полетите на его машине. Торпеду к стоянке уже подвезли, вылет — в два ноль-ноль. Час тридцать — на отдых и подготовку. Зайдите в палатку, попейте чайку…

Когда вышли на воздух, я толкнул локтем Прилуцкого.

— Чайку, а, Коля? С печеньицем из военторга, а? В порядке психологической подготовки. Штурман только сплюнул.

— Что оно в психологии понимает, это начальство. Само же настроит, потом…

— Не понял ты, Коля. Поторопился настроиться. После митинга же, сказали, с устатку.

Кликнули Должикова и Жуковца. В палатке — и в самом деле психология — официантка Нина. Из местных, Нина-Кубанка, как звали ее все в полку. Рослая, белокурая, с ямочками на успевших уже посмуглеть щеках.

— Ниночка-Нина, и когда ты только спишь? — с ходу включился отзывчивый на подобную красоту Жуковец.

Девушка улыбнулась, проворно расставляя на столе миски голыми до плеча руками.

— Ну?

— Что — ну?

— Ну, ну дальше. Следующий вопрос!

— Ох уж эти кубанки, — смутился наш бывалый ухажер.

На середине стола в большом блюде появился наваристый студень. Прилуцкий вздохнул, огляделся. Сплюнуть здесь было некуда.

— Какая разница, Коля, — попробовал я утешить. — Можно и наоборот. Сперва закусим…

— Потом выпьем чайку, — подхватил Должиков.

— Потом слетаем, — напомнил Жуковец.

— А после доложим, и на разбор, — заключил сам Прилуцкий.

Развеселились. Сашок даже запел с чайку, не отрывая от Нины натренированных у прицела глаз:

— И просторно и ра-а-достно… на душе…

— Жуковца, — подсказал опять Должиков, — от такого хорошего…

— …от ее хо-лод-ца, — мощным баритоном заключил Прилуцкий.