Гневное небо Тавриды - [25]

Наше появление оказалось неожиданным. Зенитки открыли огонь с запозданием, когда вся группа уже легла на боевой курс, но быстро пристрелялись. Идем через сплошное поле черных разрывов, метель трасс.

Прилуцкий чуть довернул и сбросил бомбы. Самолет облегченно «вспух». Одновременно отцепили груз штурманы Константин Григорьев, Владимир Незабудкин, Прокопий Устюжанин. Более сорока двухсотпятидесятикилограммовых и стокилограммовых бомб разорвались непосредственно у бортов транспортов. Средний, в три тысячи тонн, загорелся. Большой, на буксире, сильно накренился. Фотографируем результат.

— Нас догоняют четыре "Ме-сто десять"! — докладывает Должиков.

— Внизу слева! Идут с набором, — уточняет Жуковец. Оборачиваюсь, вижу: идут на форсаже, оставляя за собой струи черного дыма.

— Оповестить группу! Приготовиться к бою! Маневрировать буду по вашим командам, — напоминаю стрелкам. — Все время сообщайте, где «мессеры»!

— Есть!

На высоте двух тысяч энергично разворачиваюсь к крымскому берегу. Левый ведомый Алфимов на вираже отстает метров на триста. Уменьшаю скорость, чтобы он смог нас догнать: ясно, что бой будет тяжелым, надо непременно держать строй.

— "Мессеры" снизу справа, идут на догоне в атаку…

— Короткими очередями!

От фюзеляжей ведомых тоже прочерчиваются трассы.

— "Мессеры" открыли огонь!

Круто отворачиваю вправо, пучки огненных пунктиров остаются в стороне. Самолет то и дело вздрагивает от очередей пулеметов. Алфимов еще не пристроился, держится метрах в ста слева сзади.

— Падает, падает гад! — ликующий крик Жуковца.

— Командир, сбили "мессера"! — подтверждает и Должиков.

— Во! Врезался в воду, ура!

— Не расслабляться!

"Мессершмитты" с крутым разворотом взмывают вверх, чтобы зайти со стороны солнца. По всему видно: опытный враг, упорный.

— Слева сверху… Идут в атаку!

— Пятьсот, четыреста, триста… — отсчитывает дистанции Должиков.

Рокочут четыре крупнокалиберных пулемета башенных стрелков. Им вторят люковые.

Каким-то чутьем отворачиваю влево. Перед носом машины проносится сноп огня. Ложусь на крыло, снижаюсь. Ведомые — как на привязи.

— Саша, смотри! — кричит Должиков. Ведущий «мессершмитт» на момент зависает почти рядом. Стрелки трех машин упирают в него свои трассы. Фашист, задымив, по наклонной прямой устремляется вниз.

— Есть! Второй!

— Следить за остальными!

Оставшаяся пара фашистов не отказалась от боя.

Третья атака последовала сверху сзади с превышения в сто метров. Маневрируем со снижением. С дистанции двести метров гитлеровцы открывают огонь. Одна из очередей срезает руль поворота у машины Алфимова. С не полностью выпущенным шасси он тянет к берегу… Четвертая атака — сверху справа. Беспрерывно маневрирую, снижаясь к воде, стараясь ставить машину в положение, удобное стрелкам. Те дают интенсивный отпор. Ме-110 отстают, некоторое время преследуют группу на удалении, стреляя из пушек. Затем уходят на юг.

Оглядываю наш «клин». Удивительно цепко держались за мной Дарьин и Пресич. Будто заранее угадывали каждый маневр. С такими ведомыми можно с истребителями драться на равных. Что там на равных, ведь мы одержали победу! Еще и какую…

Быстро догоняем подбитую нашу машину. Она дымится, в любую минуту может взорваться в воздухе. Над Евпаторией приказываю Алфимову садиться на аэродром. Но он продолжает тянуться в хвосте группы…

В районе Джанкоя самолет Алфимова загорелся. Летчик произвел посадку в поле с невыпущенным шасси…

Вот как потом рассказал обо всем воздушный стрелок Николай Бухатченко.

— Я как раз собирался сфотографировать разрывы наших бомб, когда, оглянувшись, увидел, что сзади к нам приближаются четыре "Ме-сто десять". Доложил командиру и стал готовиться к бою. Пока убирал фотоаппарат и опускал в люк люльку с пулеметом, один из фашистов успел выпустить очередь из всего бортового оружия. Наша кабина стала как решето. Стрелок-радист Николай Курашов, тяжело раненный в грудь, упал на пол. Когда я привел пулемет в боевое положение, второй «мессер» уже висел над нашим хвостом, метрах в тридцати — сорока, я даже отчетливо видел лицо летчика. Может, на какую-то долю секунды я опередил его, врезал длинную очередь. «Мессер» споткнулся, перешел в крутое пикирование… врезался в воду. Остальные фашисты оказались вне поля зрения. Я быстро перелез на место Курашова и открыл огонь из турельного пулемета вместе со стрелками других самолетов. Вскоре и второй «мессер» спикировал в море. Два остальных пытались атаковать, но близко подходить опасались.

Тут я осмотрелся. Три наших «ила» шли впереди, мы отставали. Машина летела над самой водой, правый мотор не работал, бензин заливал крылья и фюзеляж, на хвосте болтались лохмотья рулей. Курашов лежал на полу, истекая кровью. Я быстро перевязал его, стал проверять связь. Рация не работала, но переговорное устройство уцелело. Доложил командиру обо всем случившемся и услышал, что он тоже ранен. Солнце уже заходило, я стал готовиться на случай вынужденной посадки на воду в темноте. Подтянул под колпак башни шлюпку, бортпаек, раненого Курашова. Но вскоре показался берег. Шли на высоте сто — сто пятьдесят метров. Уже темнело. На подходе к Джанкою загорелся левый мотор. Алфимов передал: "Садимся в поле". Шасси не выпускалось, пришлось сесть "на брюхо".