Гнев Земли - [11]

– Ладно, беги, занимай, - согласился Подлесников, - Мы тебя спонсируем.

Деревенский клуб, 20:19.

Рабочий день завершился, трудящиеся скупили всю алкогольсодержащую продукцию и отправились отмечать наступление долгожданных выходных. Последним закончил трудовую неделю пастух Генка.

Он не имел физической возможности вернуться с пастбищного луга, поскольку первач Ореховой вырубил его еще в полдень. Обученные собаки самостоятельно пригнали стадо к окраине деревни. Хозяева скотины, зная, что Генка наверняка уже напился до бесчувствия и вряд ли вернётся, поджидали своих коров.

Солнце уже зашло, телевизоры были не у всех, да и те, что имелись, почти ничего не показывали из-за плохого сигнала. Несколько лет назад по пятницам демонстрировали фильмы, теперь передвижных кинобригад уже не существовало. В клубе изредка проводились дискотеки для молодежи, которые завершались всегда большой дракой, так как начинались с выпивки.

Клубом заведовала бывшая инструкторша райкома партии Антонина Лошадникова. Времена КПСС ушли в небытие вместе со всеми вытекавшими из них партийно-райкомовскими благами. Муж её – тоже бывшая «шишка партийная», уловил ветер перемен и женился на смазливой дочери банкира, а Антонина Васильевна после развода осталась совсем одна.

Единственного сына её сгубил героин. Деньги на наркотики сначала у отца доставал, а потом вещи из дома на продажу таскал. Перед тем, как передозировка свела его в могилу, он залез в солидные долги. Чтобы избавиться от «вытрясателей-рекетиров», что требовали вернуть «кругленькую сумму», Лошадниковой пришлось продать благоустроенную городскую трёхкомнатную квартиру.

Через старых знакомых удалось заполучить место заведующей деревенским клубом. А куда ещё было податься никому ненужной пенсионерке, лишившейся жилья? Да, глушь кругом беспросветная, конечно, зато и домик дали, и работа непыльная, и деньги платят.

Интересов у Лошадниковой в жизни не осталось, она и сама порой удивлялась, зачем еще существует. Лишь коммунистическая закалка и аскетическое советское воспитание не давали наложить на себя руки. Самоубийство в понятии Антонины Васильевны было высшей степенью слабости и безволия.

Лошадникова сидела в своем кабинете, так она называла чулан, где когда-то находился уборочный инвентарь, и молча курила, методически стряхивая пепел в пустую консервную банку. Она давно выработала привычку отключаться от происходящего, просто сидеть и ни о чем не думать, покуривая, или глядя в одну точку.

В дверь постучали. Заведующая, не отрываясь от раскуривания сигареты, равнодушно сказала:

– Войдите.

Дверь со страшным скрипом отворилась, в комнатенку вошли два парня в изрядном подпитии.

– Чего вам? – встретила их вопросом Лошадникова, даже не оборачиваясь.

– Мы по делу, Антонина Васильевна, - пьяно отозвался один из подростков.

Лошадникова затушила окурок и бросила его в переполненную пепельницу.

– Сегодня у меня санитарный день, молодые люди, приходите потом.

Один из вошедших извлек из пакета бутылку водки и поставил ее перед завклубом. Та лишь мельком прочла название на этикетке и произнесла все так же отрешенно:

– Ладно, до двух можете посидеть. Или как вы там это называете на своём языке: «поторчать конкретно и забухать».

– Маловато, - протянул второй, - Нам бы на ночь «арендовать помещение».

Лошадникова молчала, как бы давая понять, что диалог окончен. На столе появилась вторая поллитровка.

– Завтра в восемь, - заговорила Антонина, - Я прихожу сюда и наблюдаю сплошную чистоту. Стекла не бить, на пол не плевать, не блевать и не мочиться.

– Какие разговоры! – обрадовано воскликнул первый, - Все будет о’кей.

– И презервативы использованные не оставлять, - дала последнее наставление завклубом, - А морды вздумаете бить друг другу, так выходите на улицу…

5 км на северо-восток от деревни, 23:57.

Генка проснулся от холода там, где и уснул еще в обед. Он не понял своего нынешнего местонахождения: опушка чернеющего сосняка, кустарник за спиной, полувысохшая высокая трава, ветер, небо затянуло серыми облаками.

Ему доводилось и раньше ночевать на лоне природы во все времена года, если выпивка выключала сознание. Случалось отмораживать лицо, руки и тело, просыпаться в луже после ливня, однажды уснул на гигантском муравейнике. Все болячки заживали на нём, как на собаке, и никаких тяжелых последствий болезни не имели.

Борясь с непослушным телом, Генка смог все же приподняться и оглядеться. Пары самогона еще клубились в гудящей голове. Пьяный пастух, бормоча проклятия и отборнейшие матерные ругательства, сделал два нетвердых шага в сторону леса. Черные сосны шумели на ветру, жалуясь на грядущую осеннюю непогоду.

Генка вновь выругался в ночь и справил малую нужду. Не успел он застигнуть ширинку, как земля под ним резко всколыхнулась. Пастух не удержался и грохнулся на спину.

– Ну и самогонка, мать твою перемать, - заматерился упавший.

В ту же секунду по шее его стегануло что-то. Генка вскрикнул и обернулся, в лоб ему хлестнула ветка ивового куста. Взбесившийся кустарник со свистом шевелил ветками, рассекая воздух, и лупя ими обалдевшего пьяницу. Вскрикивая от боли, страха и удивления, Генка был вынужден ретироваться на четвереньках.