Гнев Ненаглядной - [2]

— …Объявлена официальная версия, что с Верхних топей проникли комары, переносчики плазмодийной горячки (местный вид малярии). Течение обеих болезней внешне сходное… Четвёртого марта, — добавил Помощник, — объявлен общепланетный карантин. Никаких ограничений в общении и отдыхе не вводилось. Запрещён лишь выезд.

— Какое сообщение курорта с Землёй? — спросил Илья. — Имею в виду пассажирское. Линия Ненаглядная—Земля. Есть ли рейсовые?

— Восемь лет назад, ввиду необычной популярности курорта, построена станция нуль-пространственных переходов. Переход Ненаглядная—Земля оборудован десятью кабинами массового пользования, интервал между импульсами — двенадцать минут. Максимальная загрузка каждой кабины — сто пассажиров.

Илья тут же подсчитал: пять тысяч пассажиров в час. На случай срочной эвакуации за сутки можно перебросить сто-сто двадцать тысяч человек. Куда — ясно. Но вот зачем?!

Он тяжело спикировал на берег. Мимо лица промелькнули верхушки реликтовых сосен с плоскими широкими иголками, бесконечно длинные колонны стволов, бока замшелых гигантов-валунов. Сбросил форму, шорты, рубашку, пошёл к океану. На стволах застыли желваки и потёки янтарной окаменевшей смолы. Кое-где они были как бы поклёванные. Илья улыбнулся, представив, с каким трудом добывали себе неизвестные упрямцы «память о Ненаглядной». В другое время он обязательно снял бы сосны для своего видеогербария. В другое время! Здесь же, на Ненаглядной, это абстрактное понятие вдруг приобрело конкретный и грозный смысл: вместо праздного течения — неизвестность, угроза, смерть…

От рифа незаметно подкралась высокая волна, окатила его с головой, чуть не сбила с ног. Рядом закричали от восторга девушки, которые прыгали в набегающих валах. Зернистый тяжёлый песок холодил босые ноги. То тут, то там вода перекатывала гирлянды подводных цветов — белых, полупрозрачных — и Илья осторожно переступал через них.

— Идите к нам, — позвала его на интерлинге одна из девушек — смуглая, грациозная, то ли китаянка, то ли вьетнамка. — Меня зовут Да Фуцзы — Большое Счастье.

— Это и так видно, без перевода, — улыбнулся Ефремов. — Простите, но мне надо улетать.

«О карантине знают пока немногие. Те, кто собирался домой, — думал он, заплывая всё дальше и дальше. — Коконов жизнеобеспечения на планете триста семнадцать. За неделю их развернут ещё максимум триста-четыреста. Чертовски сложная штука, эти коконы… Тяжёлых больных сейчас человек семьдесят. Но завтра, послезавтра… Если пандемия будет развиваться такими темпами, через неделю у нас будут тысячи больных… Никто из отдыхающих не знает пока, что в огне так называемой „малярии“ уже сгорело два человека — Осей Деланца и Лена Коканова. И этого не скрыть. Мы разучились что-либо скрывать… Люди, конечно, будут терпеть вынужденное безделье. Но если пандемию не удастся остановить, может начаться паника. Миллионы людей хлынут на Землю, во все концы Обитаемых миров… А вдруг всё-таки эта лейкемия имеет возбудителя? Вирус пойдёт гулять по всем мирам… Нет, невозможно! То есть, возможно, но допустить этого никак нельзя».

— Пловец, вы слишком далеко заплыли. Вернитесь к берегу, — пророкотал над головой бездушный голос спасавтомата.

Илья повернул, и красная капсула тотчас умчалась ловить другого нарушителя.

Совещание заканчивалось. Шевченко оглядел собравшихся, спросил:

— Все ли считают, что чрезвычайные меры необходимы?

— Нет, тысячу раз нет! — вскочил академик Янин. Он даже руки скрестил перед собой, как бы останавливая товарищей. — Мир уже несколько столетий живёт совестью, а вы ему хотите вернуть ложь?! Причём самую страшную — организованную ложь. Я — против!

Славик нахмурился.

— Это возвышенная демагогия, — резко сказал он. — Есть интересы курорта Ненаглядной и есть интересы многомиллиардного человечества. Это несоизмеримые понятия. И если Ненаглядная станет вдруг угрозой для человечества, если не останется никакого другого выхода, я призову не только ложь, которая заключена в идее «уничтожения» нуль-пространственных переходов. Я первым попрошу, чтобы всю эту планету немедленно взорвали. Вместе с нами, кстати.

За столом воцарилось молчание. Наконец встал Шевченко.

— Ставлю вопрос на голосование, — заключил он хмуро. — Так… Двенадцать «за», два «против». Предложение Ефремова принимается.

Он помолчал, затем сказал:

— Итак, осталось самое неприятное. Кто из нас возьмёт на себя роль варвара? Предупреждаю: истинные мотивы не подлежат огласке. Поэтому исполнитель, естественно, будет предан общественному презрению. Есть ли добровольцы?

Все опустили головы.

— Позвольте? — Илья встал и тут же мысленно себя выругал: «Выскочка! Не твоё это дело. Служба Солнца здесь ни при чём. Это прерогатива Совета миров. Шевченко может назначить любого из нас… Зачем тебе добровольно брать на себя такой позор?»

Вопреки своим же мыслям он, пожевав губами, сказал:

— Я первым подал идею локализировать опасность. Я рад, что вы её поддержали. Значит, мне и осуществлять задуманное.

Он улыбнулся, как бы ободряя присутствующих и призывая их принять его жертву:

— Вы не обижайтесь, ребята… Я в прошлом хирург. Мне привычнее отсекать ненужное и опасное… Позвольте выполнить наш общий план.