Гнев Цезаря - [27]

– То есть представитель комиссии уже в городе? Это принципиально важно. Для приемки линкора, а также для подготовки его и всего конвоя к переходу мне отведено не более двенадцати суток.

– Всего лишь двенадцать суток?!

– В штабе главкома флота сочли, что их вполне достаточно.

– Возможно, этого вполне достаточно, чтобы принять корабль под свое командование, однако явно недостаточно, чтобы по-настоящему воспринять прекрасный старинный город Влёру, который вот-вот откроется вам.

– Что весьма предположительно. И вообще, у нас другие задачи, капитан.

– Не смею усомниться, – прибег Карганов к сугубо русской дворянской формуле извинения. – Корабль, конечно, огромный, но пятеро суток… Уверен, что вы привезли с собой целую команду инженеров и всевозможных специалистов, – вежливо предположил он. – А что касается встречи с этим самым контр-адмиралом Рассеро…

– Да мне один черт, с кем и где встречаться, – опять прервал его командир конвоя. – Однако же возникает вопрос: а почему наша встреча не может происходить на борту линкора «Джулио Чезаре»? Чтобы сразу же, на месте, осмотреть хотя бы основные узлы корабля, его вооружение…

– Очевидно, на линкоре не осталось ничего такого, что вызывало бы у Рассеро обеспокоенность его техническим состоянием.

– Тем не менее… Комиссия оговорила уровни технического состояния линкора, степень готовности его ходовой и прочих частей, – старался Ставинский использовать выражения, запомнившиеся ему по русскому экземпляру договора. – Потому и спрашиваю: почему встречаемся не на «Цезаре»?

Командующий базой слегка замялся; ему явно не хотелось повторять слова, которые совсем недавно произнес итальянский адмирал. Только поэтому он сначала посмотрел вслед английской эскадре, неспешно, чопорно уходящей в сторону итальянского порта Бриндизи, заставив туда же перевести взгляды Ставинского и Гайдука, затем натужно прокашлялся и только тогда объяснил:

– Видите ли, этот старый пират объявил, что не желает находиться на палубе бывшего флагмана итальянского флота вместе с русским адмиралом, вообще с кем бы то ни было из русских, к которым пока что не способен питать никаких иных чувств, кроме ненависти и презрения. И что «легкость, с которой нынешние власти страны отреклись от линкора „Джулио Чезаре“ и с которой предали этот гордый корабль, – приводит его в ярость. Именно так – в ярость». Пардон, господа, всего лишь передаю слова итальянца, которые возмутили меня точно так же, как только что – вас.

– Он, Рассеро этот, что, совсем обнаглел? – уставился контр-адмирал на своего флотского чекиста.

– Предложите пустить его на дно вместе с «преданным властями линкором»?

– Если бы мог, то не предложил бы, а приказал.

– Но поскольку позволить себе этого мы не можем, то пока что… ориентируемся по ситуации, – невозмутимо отреагировал подполковник, настроившийся на любые мыслимые провокации с итальянской стороны.

17

Декабрь 1948 года. Сицилия.

Вилла «Центурион»

Еще несколько минут они посидели за «гостевым столиком», однако посвящены были эти минуты воспоминаниям двух бывших боевых пловцов. Все это время фон Шмидт оставался безучастным, хотя воспоминания диверсантов касались службы обоих в Крыму, захват которого итальянцы, как, впрочем, и румыны, считали одной из самых блестящих операций своих «непобедимых» вооруженных сил.

Порой барон вообще чувствовал себя лишним на этом «высоком диверсионном собрании». Сам он к племени диверсантов никогда себя не причислял, в Крыму побывать не успел, на Восточном фронте ни одного дня не воевал…

Шмидт и в самом деле считал, что само его появление на вилле «Центурион» привлечет внимание к сокровищам Роммеля. И если он и проявлял хоть какой-то интерес к истории с линкором «Джулио Чезаре», то лишь потому, что на волне патриотического гнева по поводу «акта национального унижения», как римские журналисты называли теперь передачу русским бывшего флагмана, ему удастся сформировать группу поиска из прославленных боевых пловцов «Децимы».

Причем оберштурмбаннфюрер прекрасно понимал, что формирование этой группы, ее базирование, экипировка и финансирование, как и сами поисковые работы, должны вестись узким кругом людей, в полной секретности, без какой-либо, даже завуалированной, утечки информации. «Если верно, что деньги любят тишину, – изрек фон Шмидт собственный афоризм, – то верно и то, что сокровища фельдмаршала Роммеля требуют гробового молчания». И кто, как не диверсанты Черного Князя, могли бы такое молчание обеспечить? Тем более что работы придется вести неподалеку от Корсики, во французских территориальных водах, а значит, нелегально, пиратским образом.

Поиски сокровищ Роммеля – вот та благородная цель, которой фон Шмидт готов был посвятить остаток своей жизни. К тому же барон ревниво заботился о том, чтобы именно он оказался во главе команды поисковиков.

«Уникальный все-таки случай, – подумалось барону уже здесь, на вилле „Центурион“, – возглавлять поиски морского клада вознамерился человек, который сам же этот клад в пучину морскую и погрузил. Хотелось бы знать, известно ли историкам всех времен и народов нечто подобное в мировой практике?»