Гнев Божий - [13]

— Ладно. Ради всего святого, скорее сажай ее в машину, и давайте отсюда сматываться. А башку тебе продырявить я успею и позже.

Я посадил девушку на заднее сиденье, а сам сел рядом с Ван Хорном. Священник нажал на газ, и мы тронулись в путь.

* * *

Первые пятнадцать миль дороги, ведущей в Гуилу, мы преодолели без каких-либо проблем. На это у нас ушло около получаса. Совсем неплохо, если учесть скверное состояние дороги и кромешную тьму, в которой нам приходилось передвигаться.

Наши беды начались с того места, где нам предстояло свернуть с основной дороги. Сначала пришлось потратить полчаса на то, чтобы отыскать поворот на ту самую дорогу, о которой говорил Тачо. Как только мы на нее съехали, я понял, что основные трудности ждут нас впереди.

Даже при свете автомобильных фар видимость здесь была практически нулевой. С большой осторожностью мы медленно, со скоростью не более десяти миль в час, продвигались вперед, продираясь сквозь густые заросли колючих кустарников и кактусов. Если бы не быстрая реакция Ван Хорна, мы дважды могли бы оказаться на дне высохшей речушки.

В конце концов священник затормозил, отключил двигатель и погасил фары.

— Да, ты был прав. Я даже не уверен, не заблудились ли мы. Продолжим путь, как только рассветет.

Я взглянул на девушку, сидевшую сзади.

— Как ты? Все нормально?

В ответ она слегка коснулась моей руки.

— Могу ли я теперь спросить, что тебя заставило взять ее с собой? Неужели без этого нельзя было обойтись? — недовольно произнес Ван Хорн.

— Федералы по очереди надругались бы над ней.

— Если не в Гуэрте, так где-нибудь еще с ней все равно это произойдет, — заметил он. — Какой же смысл брать ее с собой?

— По ту сторону гор живут родственники ее матери. Они примут ее и позаботятся о ее судьбе. У племени яаки сильно развиты родственные чувства. Они ее не отвергнут.

С зажженной спичкой в руке Ван Хорн повернулся и с удивлением посмотрел на меня.

— Так ты говоришь, что она яаки?

— Нет, ее мать. А отец принадлежал к очень знатному роду и был одним из крупнейших землевладельцев.

— Сын мой, в этом что-то есть. В ней течет кровь индейцев. Яаки ничем не хуже апачей, поверь мне. В первую же ночь, если ты не угодишь ей в постели, для нее не составит труда взять нож и оскопить тебя.

— Это мои проблемы, не ваши, святой отец.

— Раз уж мы вместе, это касается нас обоих. Как только переедем горы, мы сразу же ее высадим. Понял?

— Там посмотрим.

— Нет. Поступим именно так, — твердо сказал он, а затем, желая прекратить эту тему, произнес: — На рассвете похолодает еще сильнее. Там сзади, у нее под сиденьем, лежат пледы.

Он повернулся к девушке и раздраженно повторил ей то же самое, но уже по-испански. Виктория приподнялась и принялась шарить руками в темноте. Вскоре она протянула мне толстый шерстяной плед.

— Нет, это для тебя, — запротестовал я.

В смехе Ван Хорна я уловил иронию.

— Теперь она присосется к тебе, как пиявка, Киф. Помяни мое слово, — сказал он и, потянув за конец пледа, расправил его, укрыв наши колени. — Там осталось еще два, и она может прекрасно устроиться. Однако я не буду возражать, если тебе захочется погреться под ее пледом.

Думаю, ему очень хотелось задеть мое самолюбие. Но я не стал поддаваться на провокацию и, повернувшись к Виктории, сказал ей:

— Укройся хорошенько и усни. На рассвете тронемся в путь.

Ван Хорн включил освещение приборной доски, отыскал бутылку текилы, которую прихватил с собой из бара, и откупорил ее. Сделав большой глоток, он вздохнул:

— Одному Богу известно, как эта дрянь действует на печень, но только она поможет мне пережить эту ночь. Тебе бы тоже стоило хлебнуть.

Я набрал полный рот текилы и, задержав дыхание, сделал глоток. Алкоголь обжег мне внутренности, и я поспешно вернул бутылку священнику.

— Думаю, старый Тачо сам изготовил ее где-нибудь в задней комнате.

— Охотно верю. В этой проклятой стране готов поверить во что угодно, — сказал Ван Хорн и поежился. — Боже, если можно было бы повернуть время вспять.

— Что-нибудь изменилось бы?

Я услышал, как горлышко бутылки звякнуло о его зубы. Затем раздалось продолжительное бульканье. Наконец, вздохнув, он произнес:

— Да нет. Но эта долгая зловещая ночь у порога в неизвестность, Киф. А мы оба так далеко от дома. Такова наша реальность.

— А какая она?

— Это очень старый вопрос, — смеясь, произнес он. — Поверишь ли, Киф, если скажу, что я четыре года провел в духовной семинарии? И что меня действительно учили богословию?

— Сегодня утром в Бонито вы уже достаточно убедительно это доказали, проводив обреченных в последний путь.

Похоже, этой фразой я разбередил ему старые раны.

Он резко повернулся ко мне:

— Им предстояло умереть, Киф. У них оставались считанные минуты. Они легче приняли смерть, зная, что рядом священник. И не важно, где они теперь.

— Так вы полагаете, что они сейчас в более счастливом месте?

Это был глупый и неуместный для данной ситуации вопрос, на который я получил от священника заслуженный ответ:

— Не умничай, мальчишка.

— Хорошо, не буду. Прошу прощения.

Он сделал еще один глоток из бутылки и протянул ее мне.

— Что вы делаете, когда на вас нет сутаны? — спросил я.