Гнёт. Книга вторая. В битве великой - [66]

— Мы не знаем, какие распоряжения в фирмане… — пробормотал он. — Мы не читали его…

— Вы не читали фирман своего эмира? Не захотели выполнить волю его высочества? Это большой проступок. Отправляйтесь в свой дворец, я подвергаю вас домашнему аресту на тридцать суток. За это время вы сумеете наизусть выучить фирман вашего повелителя.

Мирза Дотхо позеленел. Подобного унижения он никогда не испытывал: его, наместника эмира, подвергают аресту!

Кверис позвал Силина:

— Вольноопределяющийся Силин, разъясните беку Мирзе Дотхо, что значит домашний арест. Отправьте с ним двух казаков. Ежедневно сменять стражу.

Когда Ахмед-Джан увидел Силина, человека, поднявшего на него плеть, он забыл о благоразумии.

— Господин полковник! — закричал он. — Я, как афганский сардар, заявляю, что оскорблён этим солдатом.

Он должен немедленно предстать перед военно-полевым судом.

Кверис окинул афганца внимательным взглядом и, протягивая руку в перчатке, потребовал:

— Ваши документы, господин сардар! Предъявите и разрешение на переход границы.

Ахмед-Джан сразу "потерял лицо", как говорят на Востоке. Он понимал, что за самовольный переход границы может быть сурово наказан.

— Я гость бухарского бека Мирзы Юлдаша Дотхо, — попытался объяснить Ахмед-Джан. — По его приглашению вместе с ишаном Сеидом Мурсалем прибыл на праздник…

— С вами есть слуги? Где ишан Сеид Мурсаль?

— Ишан вчера отбыл в Вахан. Вот мои нукеры, — указал сардар на двух афганцев.

— Так вот, прямо отсюда вы со своими нукерами отправляйтесь за Пяндж, дабы не создавать пограничного конфликта. До берега вас проводит казак.

— Позвольте, я должен заехать к беку Мирзе Дотхо… — взмолился Ахмед-Джан.

— Нахожу это лишним. До границы недалеко. Борис Сергеевич, — обратился он по-русски к Бренчанинову, — нарядите казака, дайте ему надлежащую инструкцию, пусть проводит сардара до границы.

Беглецы смотрели растерянно. Они перешёптывались, вздыхали. Им трудно было понять, почему пятьдесят вооружённых человек во главе с их грозным беком повинуются русскому начальнику. От толпы отделились два древних старика и подошли к полковнику. Низко поклонившись, один из них проговорил:

— О таксыр[47], да будут благословенны твои дни! Народ не знает, можно ли нам остаться здесь под защитой вашей высокой руки? Мы боимся бека Мирзы Дотхо. Он может жестоко наказать нас. Да ещё потребует большой налог.

Кверис спокойно и по-прежнему громко объяснил:

— Без моего ведома никаких налогов собирать не будут. Никаких наказаний без моего разрешения бек Дотхо налагать не имеет права, такова воля эмира. Если же вы опасаетесь своего правителя, можете остаться здесь, но помните: вас ждут поля… Решайте сами.

По толпе прокатился радостный гул.

Казаки тронули коней, и бек покорно поехал в свою резиденцию. Ахмед-Джан последовал его примеру, по повернул на запад, к берегу шумного Пянджа. Он ехал рысью, бормоча под нос проклятия.

Когда площадь опустела, Кверис сказал капитану:

— Немедля следует послать эстафету, чтобы опередить кляузу бека.

— Несомненно, Дотхо пустит в ход все дозволенные и недозволенные методы, чтобы опорочить нас, подорвать доверие туземцев к гяурам, — поддержал капитан.

— Это не страшно, но опередить его надо. Нажмёт начальник края из Ташкента и политический агент. Вы, Борис Сергеевич, кажется, в хороших отношениях с драгоманом…

— Да, мы однокашники. Вместе кончили корпус, но он пошёл по дипломатической части.

— Чудесно! Напишите ему подробно обо всех зверствах Дотхо. Это дополнит сухое официальное донесение.

— Немедля займусь делом…

…Через час казак с эстафетой мчался в Хорог, откуда полетели телеграммы в Бухару и Ташкент.

Бек Дотхо не мог смириться со своим новым положением. Прибыв в арк, он немедленно вызвал своего имама и приказал выехать к гиссарскому кушбеги, влиятельному царедворцу и родственнику эмира.

— Вы, досточтимый, сами были свидетелем зверской расправы казаков с моими нукерами и частными лицами. Сабир до сего времени мучается. Да и на площади Шугнана, какое обращение с великим сановником, владетелем трёх провинций!

Седобородый имам, у которого на лице со вчерашнего дня застыло изумление, приложив руку к сердцу, прошамкал:

— О бек-бобо, я всё доложу блистательному кушбеги, только бы мне добраться до него. Плоть моя немощна.

— Святой отец, вас будут сопровождать десять нукеров. Они возьмут плетёные носилки и, когда устанете ехать в седле, повезут вас в люльке. Берегите себя, чтобы слова ваши звучали с большим весом…

— Мне придётся погостить у кушбеги, узнать, какие меры он примет…

— Да, да… Конечно, поживите, отдохните. А здесь тем временем я пошлю людей в Вахан собрать подати в счёт третьего года…

Перед рассветом имам со своим эскортом покинул бекский арк.

В чайхане собрались жители кишлака. Спустились с гор пастухи, пришёл охотник.

Убелённый сединами пекарь Кудрат-бобо только покачивал головой:

— И-йе! Хорошо иметь в караване ворчливого верблюда… Наш Машраб укорял бека за его поступки, всё рассказывал Али-Салиму — Алёше… Вот и узнал начальник о делах Дотхо.

— Ата, скажите, что сталось с несчастными? Живы? — спросил чайханщик.

— Э-э, русский табиб всех поставит на ноги. Двоим сделали перевязки, и соседи отнесли их домой. А кузнецу и Ильгару плохо пришлось, долго бек терзал их, лежат ещё в Орлином гнезде.