Гнёт. Книга вторая. В битве великой - [17]
— Арип? — спросил, приподнимаясь, Андрей, напряжённо вглядываясь в сторону торчавших концов лестницы.
— Это я к тебе!
— Дядя Ваня! Как я рад вам… Думал, все отреклись от меня.
— Ну, ну… Наделал ты дел, Соколёнок!
Дядя Ваня опустился рядом, опираясь на плечо сидевшего Андрея.
— Как же так? — продолжал он. — Без ведома организации ты самовольно выносишь приговор и казнишь гадину. Он должен был предстать перед судом. Это же анархия!
— Знаю. Об этом сейчас думал. В первый раз изменил дисциплине… Но… если бы кто из вас видел, как истязали Карима, как надругались над ним… Нет! Никто не выдержал бы. Я проклинал весь мир за то, что со мной не было моего карабина. Надо, надо было убить палача в тот же момент!.. Там, на балахане, на клевере, лежал я и смотрел, как в кабинете мучили юношу… А потом… выбросили в Анхор…. Не человека — мешок с костями… А мы могли предотвратить… — Андрей стиснул зубы и схватился за голову, повторяя: — Могли бы!..
Дядя Ваня мягко взял его руку в свою, поглаживая её, тихо заговорил:
— Понимаю и твоё состояние, и горе отца Карима. Он обвинял себя в том, что послал сына сообщить о найденном в Анхоре трупе. Сам отправил Карима в пасть зверю.
— Можно ли было ждать?! Почему мы бездействовали? Ведь после спасения Рустама они там замучили двух человек, Карим был третьим… Рустам рассказывал, что делают они с людьми… Почему же промолчала ташкентская группа революционеров? Это же организация!
В Москве давно бы пресекли такое явление…
— А ты думаешь, мы бездействовали? Не успели освободить Карима, но Калач подал заявление. Когда Крысенков позвал его выбросить труп, этот жандарм-службист пришёл в исступление, наговорил начальнику дерзостей. Заявляя обо всём военному прокурору, плакал и криком кричал…
— А Карима нет…
— Прокурор вынес определение на арест Крысенкова, только болезнь начальника края помешала арестовать его. А потом должен был состояться суд. Гласность, печать бы поднялась…
— Ничего бы вы не добились. Крысенкова признали бы ненормальным. Обычное дело — посадить в психиатрическую больницу, пока общественность не успокоится, и выпустить. Это же ясно…
— Мы получили указание переправить тебя за границу. Рисковать твоей жизнью не будем.
— Всё равно меня сцапают. Им уже известно, что я убил…
— Несомненно. Ты позаботился оставить свою визитную карточку. Теперь тебя ищут. По линии даны телеграммы, в поездах шпики. По железной дороге путь уже отрезан.
— Вот я и говорю — сцапают…
— Поедешь горами. Елена Сергеевна просила передать, что выедет поездом, якобы домой, а сама сойдёт на одной из станций и поедет в кочевье Молдабека. Там встретитесь.
Опять заскрипела лестница, появились Буранский и Рустам. Поздоровавшись, Буранский заявил:
— Всё подготовлено. Сейчас Арип отвезёт тебя к Нурмату. Оттуда с Глуховым пройдёте к Евсееву. Конь будет под седлом. В сопровождении старика киргиза поедешь в горы, А Соколёнок уже арестован…
— Как?
— Что ты выдумываешь?
— Говорю, арестован, в Мерве. При попытке к бегству в Персию.
Андрей понял. Хмурясь, спросил:
— Кого ты подсунул?
— Гм… подсунул? Что за выражение? Серёжа сам придумал. Пока внимание будет привлечено к нему, ты скроешься.
— Всё равно дня через два это обнаружится. Зачем Сергею страдать? Это не дело.
— Дело уже сделано. Вот Рустам принёс тебе снаряжение.
— Пускаясь в путь, надо подкрепиться. — Рустам разостлал скатерть. — Кушайте, пожалуйста. А потом одевайтесь, я пойду запрягать…
Рустам ушёл, а друзья принялись за завтрак. Буранский сообщил ещё одну новость:
— В ходжентском резервном батальоне отбывает воинскую повинность лихой кавказец Рагим-бек, он делегат второго съезда РСДРП, опытный революционер. Мы с ним разработали план митинга, организовать который поручено мне. Это отвлечёт внимание от дела Крысенкова.
Вскоре с балаханы спустились дядя Ваня и Буранский. Следом сошла закутанная в паранджу женщина.
Арип сидел на запряжённом в арбу коне и покрикивал:
— Эй, женщины, что долго возитесь? Пора!
Из ичкари вышли две женщины, как и полагается, в паранджах. Одна из них, пожилая, жена Арипа, покосилась на неведомо откуда взявшуюся гостью, сказала дочери:
— Садись, Малахат.
Несмотря на длинную паранджу, мешавшую движениям, Малахат быстро по колесу арбы поднялась наверх и, протянув руку, помогла матери вскарабкаться. Неизвестная гостья ловко влезла на арбу и молча сидела, тщательно укрывшись под чачваном[14]. Рустам открыл ворота, арба затарахтела по дороге.
С момента убийства жандармского ротмистра город, обычно тихий, точно встряхнув робость, буквально забурлил.
Участились сходки, о которых полиция узнавала с большим опозданием. Намечались забастовки и протесты на предприятиях. Среди интеллигенции появились кружки философии, литературы, краеведения. Но на собраниях этих кружков говорилось не о философии, не о литературе — там выносились порицания действиям местных властей. В городе распространялись листовки, их рассылали по почте всем начальствующим лицам, наклеивали возле учреждений.
Благотворительные общества участили устройство концертов, спектаклей и вечеров.
Военный губернатор негодовал:
— На кого опереться, кому доверять? Самые надёжные люди затевают смуту… Попробуй не утверди программы спектакля или концерта — сейчас же пойдут неприятности… Либералов развелось больно много.
Встреча с Максимом Горьким, воспоминание о комсомольской юности Гафура Гуляма, Первый съезд женщин Узбекистана, худжум и другие события и люди, о которых рассказывает А. В. Алматинская в новой книге, раскрывают историю борьбы за утверждение Советской власти, за воплощение в жизнь идей В. И. Ленина. В центре внимания писательницы — судьба узбекской женщины, сбросившей паранджу, вступившей на путь новой жизни.
Так сложилось, что в XX веке были преданы забвению многие замечательные представители русской литературы. Среди возвращающихся теперь к нам имен — автор захватывающих исторических романов и повестей, не уступавший по популярности «королям» развлекательного жанра — Александру Дюма и Жюлю Верну, любимец читающей России XIX века граф Евгений Салиас. Увлекательный роман «Миллион» наиболее характерно представляет творческое кредо и художественную манеру писателя.
Роман «Коронованный рыцарь» переносит нас в недолгое царствование императора Павла, отмеченное водворением в России орденов мальтийских рыцарей и иезуитов, внесших хитросплетения политической игры в и без того сложные отношения вокруг трона. .
Гейнце писал не только исторические, но и уголовно-бытовые романы и повести («В тине адвокатуры», «Женский яд», «В царстве привидений» и пр.). К таким произведениям и относится представленный в настоящем издании роман «Людоедка».
Фронтовики — удивительные люди! Пройдя рядом со смертью, они приобрели исключительную стойкость к невзгодам и постоянную готовность прийти на помощь, несмотря на возраст и болезни. В их письмах иногда были воспоминания о фронтовых буднях или случаях необычных. Эти события военного времени изложены в рассказах почти дословно.
Эти сказки написаны по мотивам мифов и преданий аборигенных народов, с незапамятных времён живущих на морских побережьях. Одни из них почти в точности повторяют древний сюжет, в других сохранилась лишь идея, но все они объединены основной мыслью первобытного мировоззрения: не человек хозяин мира, он лишь равный среди других существ, имеющих одинаковые права на жизнь. И брать от природы можно не больше, чем необходимо для выживания.
Аннотация издательства: Герой Первой Мировой войны, командующий 2-ой армией А.В.Самсонов погиб в самом начале войны, после того, как его войска, совершив знаменитый прорыв в Восточную Пруссию, оказались в окружении. На основе исторических материалов воссоздана полная картина трагедии. Германия планировала нанести Франции быстрый сокрушительный удар, заставив ее капитулировать, а затем всеми силами обрушиться на Россию. Этот замысел сорвало русское командование, осуществив маневр в Восточной Пруссии. Генерал Самсонов и его армия пошли на самопожертвование.