Гнёт. Книга вторая. В битве великой - [12]

— Мало внимания уделяет Городская управа медицинской помощи женщинам-узбечкам. До сего времени у нас теснота и нехватки. Привезут роженицу, а положить её после родов некуда. В общее отделение нельзя: можно занести инфекцию. Вот и сегодня. Молоденькая, первые роды, трудные. Пришлось положить в кабинете.

— Позвольте, как это занимать кабинет больными? Это не порядок, — возмущался престарелый городской врач Баторов.

— Я трижды обращалась к городскому голове, просила достроить помещение. Свободная земля есть рядом. Вот уже год дело не двигается. Инструментов и медикаментов недостаточно, это мешает работе. Я прошу наше совещание вынести решение и опубликовать его в печати. Быть может, тогда управа раскачается.

Врачи горячо поддержали Марию Ивановну.

— Надо, надо бороться с рутиной в чиновном обществе. Будем выступать в печати. — Так суммировал выступления врачей председательствующий.

Глава третья ВЕТЕР ГНЕВА

Так восстань же, сила мощная.

Против рабства и оков.

Суд чини, расправу грозную;

Зуб за зуб и кровь за кровь!

Революционная песня, 1876 г.

В конце апреля наступила яркая ташкентская весна, пронизанная золотом солнечных лучей, полная аромата цветов, трепетного лунного сияния, ликующих трелей соловья и ясной, глубокой синевы неба.

Казалось, с наступлением весны воздух был насыщен радостью и манящими обещаниями чего-то светлого, прекрасного. На улицах города днём, вечерами и даже ночью царило оживление.

Вечером в просторной комнате маленького домика в привокзальной местности, где Буранский снимал квартиру, было шумно и весело.

Хозяин праздновал свои именины. За длинным столом, украшенным букетом сирени и алыми тюльпанами, сидела молодёжь.

Окна были открыты настежь, лёгкие занавески колыхал ветер. Из окон лились звуки гитары, молодые голоса пели модные романсы, русские песни, декламировали, весело смеялись и спорили.

Мимо окоп прошли двое и встретились за углом дома.

— Ты, Вихров, кого заметил из гостей? — приглушая голос, спросил Крысенков.

— Всех узнал. Техник Глухов, евсеевский полевод Древницкий, барышня Ронина, гимназист — сын полицмейстера да ещё дочка нашего полковника.

— Ну, это все безобидные сверчки. Они только Горького декламируют, "Дубинушку" поют и думают, что в революционном движении участвуют.

— Так точно, да ещё амуры разводят.

— Вот-вот. А что за колпак там торчал? Я плохо разглядел.

— А это Буранский для шутовства дервиша позвал. Хорошо поёт своего Гафиза, что ли…

— Есть такой. Ну, я пойду. Ты понаблюдай немного — да в рабочую слободку. Там надо понюхать. Говорят, рабочие готовятся праздновать Первое мая. Нельзя допускать.

— Слушаюсь.

В это время подкатила коляска, из неё вышли полицмейстер с женой и пошли к Буранскому.

— Э, да это благонадёжная компания. Нам тут делать нечего. Надо переключиться на рабочий район.

— Так точно.

— Едем, у меня недалеко извозчик.

Между тем чета полицмейстера не торопясь шла к домику, заглядывая в окна.

Супруги вошли в тот момент, когда Андрей Громов напевно декламировал:

…Я — изысканность русской медлительной речи…

Предо мною другие поэты — предтечи,

Я впервые открыл в этой речи уклоны,

Переливные, гневные, нежные звоны…

— Чудесно, чудесно… Это же Бальмонт, король стиха! — воскликнула полицмейстерша, здороваясь со всеми, и добавила: — Нет, у вас так мило! Цветы, конфеты, Бальмонт… Это изысканно…

— Посмотри-ка, Мэри. Вот почему наш сын зачастил к мосье Буранскому. Они стол вертят, спиритизмом занимался, — проговорил, довольно усмехаясь, полицмейстер.

— Ах, это так модно. Я сама увлекаюсь. Как у вас? — обратилась полицмейстерша к хозяину.

— Ничего не выходит…

— Как! — вскричал долговязый гимназист. — Уже появились феномены, да ваш приезд, мама, всё спутал.

— Ах, как жаль! Теперь уж ничего не получится, я знаю. Правда, Владислав Янович? — обратилась к Буранскому эрудированная в области спиритизма мама.

Сдерживая улыбку, Буранский серьёзно ответил:

— Совершенно верно. Едва нарушится цепь материализации, дух удаляется, мучительно переживая разрыв с внешним миром.

— Мы сейчас едем к Багровым, там уже всё приготовлено для серьёзного сеанса. И твоя мама там, Ниночка. Мы обещали ей и тебя захватить, — обратилась она к дочери полковника.

— О, я с удовольствием поеду.

Едва заглох стук копыт лошадей, раздался весёлый голос Серёжи:

— Отчалили маменькины деточки… И зачем ты, Владек, их приглашал?

— Дипломатия, друг мой, дипломатия. Подрастёшь — догадаешься. Ну, а теперь пригласите-ка дядю Ваню и Хмеля.

— Разве папа здесь? — спросила высокая тонкая большеглазая девушка.

— Здесь, они у хозяйки переждали нашу маскировку.

— У страха глаза велики, — сказал Митя Глухов. — Сколько времени теряем…

— Пренебрегать маскировкой нельзя. Поэтому частые провалы. Снова административно выслано пять человек, — проговорил укоризненно Андрей.

— Верно. Нам надо копить свои силы, — раздался голос дяди Вани.

Он стоял в дверях, а за ним виднелась кудрявая голова Хмеля.

В это время во дворе залаяла собака, раздался голос Вихроза:

— Василий, подь на минутку…

— Чего там? Иди сюда! — крикнул Буранский.

Вихров вошёл в переднюю, стараясь держаться в тени.

— А мы часа полтора с Крысой около окон болтались. Подглядывали да подслушивали… Увидел он полицмейстера — и осаду снял.