Глупые люди - [7]

В начале Балканских войн Лена с Виталиком несколько месяцев жили в Косово безвыездно. Они сняли много материала, и почти весь он был опубликован. Родители не смотрели новости, но их смотрели соседи. Увидеть Лену по телевизору в те времена было чем-то из ряда вон, они были просто обязаны обсудить это со всем микрорайоном и похвалить, вероятно, лопающихся от гордости родителей. И они похвалили, пришли вечером в гости с бутылкой дорогого коньяка. Иван Ефимович выпивал очень редко, по великому случаю, и от коньяка отказывался. Соседи удивлялись, как так, разве родная дочь в телевизоре это не великий случай? На лице Ольги Сергеевны возникло непонимание, и муж заметил это. Он аккуратно, но крепко сжал руку жены под столом, и та поняла, что надо подыграть. Иван Ефимович выпил рюмку коньяка стоя, потом закрыл бутылку, сунул ее в руку соседа и открыл входную дверь. Соседи поняли, что время их визита подошло к концу.

— Ваня, что случилось? Ты понял что произошло? Что с Леной? — с тревогой спрашивала моя хозяйка мужа, как только за соседями закрылась дверь.

— В горячу точку ее отправили, вызволять надо. Это все ты виновата, — добавил он после некоторого молчания.

— Да кто бы сомневался, Масяня! — говорила мне Ольга Сергеевна, вытирая полотенцем вымытую посуду, — в нашей семье всегда и во всем виновата я. Не знаю почему я всегда принимала это, наверное решила что в любой семье должен быть козел отпущения, и почему-то вызвалась им быть. Идиотка. Все равно никто не оценил, и даже спасибо не сказали.

Иван Ефимович два часа просидел на телефоне, выяснил, что забрать дочь оттуда не так-то просто, все границы закрыты даже для журналистов. Сам он на тот момент был уже полковником, имел хороших и влиятельных друзей. Он договорился о том, что дочь найдут и вывезут. Прошло почти два месяца, когда тишину в квартире вдруг разорвал телефонный звонок. Его здесь очень долго ждали. Теперь телевизор был включен всегда, и Ольга Сергеевна смотрела все выпуски новостей по всем каналам.

— Ну что, видела ее? — каждый день спрашивал Иван Ефимович жену по возвращении с работы, разуваясь в пороге.

Эта фраза теперь заменила им приветствие. Хозяйка лишь отрицательно мотала головой в ответ. Эти два месяца прошли как в бреду, в забытье. Не знать что с твоим ребенком возможно даже хуже, чем знать, что он умер. Хозяйка с этим так и не определилась. Каждый день звонила в «Небоскреб», там ей отвечали, что все хорошо, но она им не верила, думала, что они ей просто зубы заговаривают, чтобы не поднимала паники. Ленины родители даже подумать не могли о том, что она сама выбрала для себя такое направление работы, и что она по собственному желанию рвется именно в горячие точки.

Иван Ефимович поднял трубку и почти сразу упал в кресло.

— Оля! Жива! — только и крикнул он.

Ольга Сергеевна тихо опустилась на табурет в кухне, и сидела так, прижав к груди кухонное полотенце, которое на тот момент было в ее руках. Бесчисленное количество раз она повторяла про себя «спасибо», но и сама не понимала, кого именно она благодарит, потому что в бога она не верила. Спустя некоторое время в кухню вошел Иван Ефимович, он почувствовал запах горелого и хотел было сказать жене об этом. Ольга Сергеевна все так же сидела на табурете, прижав полотенце к груди. Он молча взял ложку и начал мешать пригорающую картошку, которую Ольга Сергеевна жарила к обеду. Потом поцеловал ее в лоб и сел рядом.

— Жива курва! — сказал он уже рассерженным голосом. И тут Ольга Сергеевна ожила.

— П-п-п-очему курва? Ч-ч-ч-то она на-а-а-творила? — хозяйка еще не пришла в себя, и не могла сообразить, почему муж обзывает Лену.

Он рассказал то, что ему сообщили по телефону. Один парень, разведчик, свой, нашел ее, а она оказывается там по собственному желанию, и уезжать не собирается, а когда соберется, то закрытые границы для нее проблемой не будут, потому как у нее особый допуск.

— Как она может так с нами? Со мной? Как может? — говорила Ольга Сергеевна сквозь слезы, — почему она только о себе всю жизнь думает?

— У нее просто детей нет, появятся, тогда она поймет.

— Не поняла она Мася ни черта. Видимо не каждой женщине дано быть матерью. Ты даже представить себе не можешь каково это. Я все эти два месяца почти не спала, боялась пропустить новость о ней, телефонный звонок, или хотя бы мельком увидеть ее по телевизору. Когда она была маленькая, да когда все они были маленькие, было так же. Когда отселяешь своего ребенка в другую комнату, потому что не может он всю жизнь спать с тобой в одной постели, то каждую ночь умираешь и спать не можешь. Я все лежала и прислушивалась, как она там, за стенкой. Лена ведь первая у меня, и с ней было тяжелее всего. Никто к этому не готовит, в роддоме учат как пеленать и мыть, кормить и прочую ерунду рассказывают, которой все учатся за две недели. Никто не говорит о том, что стать мамой, это заиметь три сердца, и каждое из них разрывается на мелкие кусочки, когда твой ребенок плачет. И вот я засну на секунду, и просыпаюсь от ее плача, Ваня спит мертвым сном. А я вскакиваю и бегу к ней в комнату, мне кажется, что ее там уже убили и на куски разрезали, а она просто проснулась ночью, потому что описалась, а вокруг темно. Или сон приснился плохой. И она ко мне прижмется так, будто я ее спасение от всего в этой жизни, и не могу я ее уже отпустить, так и засыпала с ней в кроватке. Отец потом ругал меня, сколько ссор из-за этого было. Я и сама понимала, что нельзя так, но ничего не могла с собой поделать. Так и тогда, Мася, засну на секунду, и мне уже снится, что она кричит, и зовет меня. Я по привычке вскакиваю, о том, что эта привычка остается на всю жизнь тоже никто не рассказывал. Забегаю в ее комнату, а там пусто. Я ложилась не ее кровать, иногда там и засыпала. Один раз Ваню утром нашла там, тогда и поняла, что он тоже умирает потихоньку от этого незнания.