Глухая рамень - [5]

— Алешка… зимнюю сряду справляй по весне: дешевле и выбор есть. Соху зимой готовят… Понял?..

— А что ты нам не сказал? — спросил сын.

— Не надо, вот и не сказал. Ради сюрприза совет не нужен. — И осторожно тыкал крючковатым пальцем в воротник дохи: — Береги, Аришка, и нас со старухой слушайся. Не будешь, пойду к свахе, к свату — нажалуюсь… Ябедник я… Плохого от нас не ждите, и сами себе плохого не делайте. И то понимать надо: жизнь у вас длинная, ума копить надо, да не ошибаться, когда в самостоятельную жизнь без нас войдете…

И ласковые, и забавные, и строгие были старики, — жить с такими легко… Через год родилась Катя, переменила всю Аришину жизнь, заняла руки делами, сердце — заботами, но и тут не было ничего трудного: одного маленького человека пестовали четверо взрослых…

Так, в этой мирной семье, с заведенным порядком, почти незаметно протекло еще пять с половиной лет. В конце зимы 1930 года пришлось, однако, покинуть город и родных стариков: по воле крайкома партии Алексея Горбатова послали в Омутнинские леса, в самый крупный и самый отсталый леспромхоз, о существовании которого он даже не помышлял!.. Довольно дальний переезд по железной дороге оказался не очень хлопотным, а новизна жизни в незнакомых глухих местах подбадривала и подкупала.

За месяц до приезда Горбатовых сюда перевели лесовода Вершинина, — именно он посоветовал им поселиться пока у Наталки. Впервые встретив Вершинина, Ариша подумала: «Гордый, сильный… какой-то загадочный… Кто он, этот новый сослуживец мужа?..» В нем показалось ей все крупным: и наружность, и голос, и взгляд, и речь — отчетливая и чистая. Имелось у него немало книг, а местная библиотека оказалась на поверку бедноватой, и Ариша, давно пристрастившаяся к чтению, не раз просила Алексея сходить к Петру Николаевичу, принести ей «что-нибудь новенькое».

Летом к нему приезжала сестра-студентка, на редкость общительная, веселая; в ее облике, в характере, в привычке одеваться, держать себя с людьми, в походке — статной и вместе легкой — было что-то напоминающее о столичном городе… Юлия, так звали сестру Вершинина, любила бродить по лесу одна, не заходя далеко в глушь, и всякий раз возвращалась одной и той же дорогой — мимо Наталкиной хаты.

Лесная живописная речка Сява текла крутыми излучинами, близко подходила к огородам, а в двух километрах отсюда снова поворачивала к Вьясу, и тут, за густыми зарослями ольховника, лежали небольшим пляжем желтые рябоватые пески — великолепное место для купанья… Иногда Ариша видела Юлию с братом: они шли обычно рядом или под ручку, как молодые, и помахивала гостья зеленой веточкой… Даже постороннему глазу была заметна большая дружба между ними… Как-то однажды выпал необыкновенно душный, парной день, томились леса от зноя, нечем было дышать. Юля позвала Аришу купаться. Был с ними и Петр Николаевич. Пока обе, раздевшись под кустами ольховника, барахтались в неглубокой Сяве, он одиноко скитался по берегу, вдали от купальщиц.

Выходя из воды первая, Ариша, смеясь от полноты чувств, сказала:

— Хватит, пожалуй. Никогда я так долго, с таким блаженством не купалась. Нырнуть бы глубже, да глубоких мест тут нет.

Едва успели одеться, Вершинин уже подходил к ним. И было всем приятнее идти обратно не дорогой, а полянками, кустами — прямиком к Вьясу. Юля беззаботно пела, а он задумчиво нес высокую голову, держась прямо, о чем-то вспоминая, или какая-то мечта заполняла его всего, — всю дорогу он не проронил ни слова, и только, когда подошли к поселку, сказал с некоторым раздумьем:

— Где бы человек ни жил, он найдет свою радость.

— Если будет искать, — подхватила Ариша, взглянув на Вершинина мельком, сбоку, словно торопилась подсказать.

— Да, конечно…

Три дня спустя, по дороге из магазина, Ариша опять встретилась с Юлей. Та сидела на свежеошкуренных бревнах, беседуя с пильщиками и что-то записывая в толстый блокнот. По-видимому, интересовалась жизнью простых людей, событиями и нравами этой «глухой сторонки», хранящей любопытные черты.

Ариша села на бревна рядом с Юлей, но как-то не о чем было поговорить. Она безразлично слушала беседу москвички с двумя пильщиками и думала о том, что, пожалуй, прав Петр Николаевич: «Где бы человек ни жил, он может быть счастлив… А если тяжело складываются условия, тогда… нужно перешагнуть их?.. Но тогда все увидят и осудят?..» Какой-то неподвижный туман лежал вокруг нее, и разглядеть что-либо определенное было невозможно.

Со смутным чувством, словно находилась в преддверии новых событий, она прожила несколько дней — томительных и долгих, но так и не смогла додумать до конца, прийти к какому-то решению…

В августе Вершинин с сестрой уехали в Крым, а накануне отъезда, перед сумерками, зашли к Горбатовым проститься. Они отказались войти в избу, и тогда Горбатовы — сперва Ариша, потом Алексей — вышли на крыльцо. Был краток этот последний, памятный Арише, разговор:

— Едемте с нами, — в шутку приглашал обоих Вершинин. — В Крыму хорошо, а путевку Алексей Иванович достанет. Отдохнем вместе.

Юля же звала настойчиво, всерьез:

— Едемте, право… с нами не будет скучно. В лесной глуши вы засиделись, наверно.