Глухарь - [13]

Почему тувинцы?

Говорю же тебе, брат, железная дорогатуда не проложена! Зеки тамошние в собственном соку выварились. Им наши понятия — пустой звук. И чтоб резню спровоцировать, им ничего особенного и давать-то не нужно. Просто жить так, как они и жили в отрезанных от мира тувинских лагерях. По-козьи жить. По-беспределу. И в этом смысле, все мы рано или поздно должны были оказаться тувинцами.

Короче, с их прибытием на Лысый отпали последние сомнения на счет того, зачем нас на этом острове собрали. Если таковые сомнения вообще у кого-либо оставались.

Знаешь, почему среди нас — северян и бульбашей — столь длительное по тем меркам время никакая гнусь не проявлялась? Потому что у нас тушенка была. Мясное топливо романтики. проявлялась? Потому что у нас тушенка была. Мясное топливо романтики.

Между цехом и предзонником буйно росла крапива. Просто крапивные джунгли! Так вот мы эту крапиву с мясом тушили, чуть сечкой пересыпали и жрали. Но и крапива заканчивалась.

И когда я слышу философкие споры о том, что же все-таки первично — душа или материя — то я всегда стараюсь уточнить место и время. И я, знаешь, я заметил, что о душе и о духовном лучше всего размышляется на сытый желудок. Формулировки такие наваристые получаются. А тот, кто постится сурово и при этом с богами рамсит, так это не философ, это — герой. Святыми мы таких называем. И на Лысом Острове святых не было.

Романтика, романтика… Завлекает излишне, эмоциональные натуры предчувствием грандиозных переживаний и высших откровений! В натуре.

Ты вот никогда не задумывался о том, что распределение личностей-то есть тех, кто при любых обстоятельствах, в любом кошмаре остается самим собой и не дает сломиться воле — вот распределение таких душ в народной массе имеет строгую дозировку. Будто бы существуют некие пропорции. Просекаешь?

Возьмем Ракиту — опасный человек, преступник, вор, базара нет, его старики в Тулуне крестили. И по сути этим лишь конкретно признали его авторитет, которого и без того хватило на то, чтобы семь лагерей на голодовку поднять, когда Китайца пытались легавые в Соликамске сломать. Все это так. И ты помнишь, как Ракита выглядел? Лицо будто из камня высечено. Глаза — как два ножа. Все это так. Но…

Но все эти качества проявлялись в Раките лишь при определенных обстоятельствах. В своей стихии. В ситуации, пусть и очень напряженной, но не выходящей за рамки правил большой тюремной игры.

Смотри: момент, когда проявляется вся человеческая сила человеческого духа — очень важный момент. Именно тогда человек приобретает авторитет, приобретает влияние. Такая фигура может стать ключевой и переломной. Но только в том случае, когда правила игры — понятия — изначально предусматривают саму возможность такого влияния.

Уравнение генерала в общественной бане: все голые, нет ни начальников, ни подчиненных. Нарушены привычные правила игры — никто в голом, обрюзгшем мужике не признает влиятельного генерала. Это один пример.

Другой — Лысый Остров. Вроде бы и зона, но на самом деле зоновские правила там не действуют и авторитетная магия, заключенная в слове «вор», не имеет там абсолютно никакой силы. И более того, в смертельной голодухе все эти громкие слова вызывают лишь агрессивное раздражение. Отторжение. И даже ненависть.

Ракита ошибался именно в этом. Просчитался в привычке к самому себе. Не успел или не сумел переосмыслить себя, с учетом сложившейся ситуации. Через это и сгинул. А жаль.

Так вот, в той изощренной душегубке смешались с дерьмом самые обыкновенные люди. Люди, которые в иных обстоятельствах спонтанно бы сгнили без особого вреда для окружающей среды. Но они оказались в таком кошмаре, о котором им даже не мерещилось никогда, который они не могли представить ну при самом худшем раскладе.

И вот там, в этой жаровне, проявились именно те личности, качества которых не вписывались прежде ни в одну систему. Качества, которым для проявления нужна была именно эта Лысогорская жуть. И, может быть, благодаря именно этим людям мы еще можем что-то вспоминать сейчас, и попивать винцо, и подбивать «Казбек», говорить вот так спокойно о времени, проведенном в аду. Хотя наше спокойствие уже давно превратилось в обыкновенное равнодушие.

Наливай, братуха, наливай! Как говорил Андрюха Ялта: «Пьян я или трезв, сволочь не перестанет быть сволочью!» — Это он по поводу того, когда ему за этот беспредел предъявить пытались. Мол был пьян, разбил фуфлыжнику рожу…

Ништяк нам здесь… да? Бухалово, косяки… Будто бы смерть — день освобождения, и я впервые до этой даты дни подсчитываю. Я же не освобождался никогда…

А помнишь, как ты на Остров приехал! Наверное подумал, что в Чернобыль попал — он как раз той весной рванул. Ну да, я представляю… Ад. Только к тому времени мы уже в Божьи двери арматурами стучаться начали.

Тихо подыхать мало кто желал. Конечно, никакого согласия между нами не существовало. Хохлы паечки догрызали, Семга с двумя азерами из последних сил подкопом занялись. Тувинцы задумали вахту штурмом взять. А бульбаши собрались остатками сухарей перелетных птиц заманивать, излавливать и плодить.