Глубокие раны - [14]

На этих тонких побелевших пальцах невольно сосредоточилось все внимание Виктора, за ними он наблюдал с того момента, как их увидел. Когда земля перестала вздрагивать, он долго не мог сообразить, окончилась ли бомбежка; в ушах еще стоял вой и грохот, но рука, бывшая до этого перед глазами, исчезла. Он поднял голову и нерешительно встал.

Площадь была окутана оседающей пылью; напротив, из большого здания облисполкома, валил густой черный дым. Левая сторона здания обрушилась — туда угодила крупная бомба.

Вдали замирал гул улетавших «юнкерсов». Стали слышны отдельные человеческие голоса; какая-то беженка с тревогой звала девочку. Приходя в себя, Виктор медленно осматривался вокруг. Женский голос вновь позвал:

— Со-оня! Да куда нее ты девалась? Ты…

Женский вопль взметнулся над площадью и перекрыл всю ее разноголосую сумятицу.

Оглянувшись, Виктор невольно попятился. Беженка, вцепившись себе в волосы, с искаженным от ужаса лицом глядела на тельце девочки, голова которой была придавлена большим обломком стены.

Со всех сторон сбегались люди. Двое мужчин торопливо приподняли обломок за один край, оттолкнули его в сторону. Виктор задрожал, поспешно отвернулся и пошел прочь, в сторону от этого места. Мимо него пробежали две девушки-сандружинницы с брезентовыми носилками.

Кошмар увиденного стоял перед глазами, и Виктор пошел быстрее. Впервые физически ощутимо война связалась для него с бесцельным, непонятным и жестоким убийством трехлетнего ребенка. Он был потрясен и напуган.

Пробираясь по заваленной обломками площади, Виктор обходил разбитые автомашины; некоторые из них горели чадящими кострами, некоторые были перевернуты. Измятые ведра, кастрюльки, чемоданы, другие вещи из обихода беженцев были раскиданы по площади, покрытой зиявшими воронками, — серия небольших бомб накрыла площадь. Мимо Виктора торопливо пробегали люди; один из них — невысокий старичок в очках крикнул на ходу, смешно вздергивая маленьким птичьим лицом:

— Быстрее, юноша, быстрее!

— В чем дело? Куда?

— Вы что, с неба свалились? В облисполкоме людей завалило.

6

Виктор добрался домой часа через четыре, и Антонина Петровна, увидев его, облегченно вздохнула. Не раздеваясь, он присел на стул.

— Устал, сынок?

Он продолжал оставаться под впечатлением пережитого на площади, и вопрос матери застал его врасплох.

— Устал? Да, немного… Под бомбежку попал, бомба в облисполком угодила, завалило людей. Пришлось работать.

— Кого-нибудь убило? — со страхом спросила Антонина Петровна.

— Да… Принеси мне переодеться, мама.

— Боже мой, какой ужас…

Антонина Петровна принесла чистую смену одежды, и Виктор, с трудом оторвавшись от стула, встал и вышел в коридор. Раздевшись, вымылся, оделся в чистое и молча сел за стол.

Его подавленное состояние не укрылось от матери, и она сказала:

— Поешь и ложись отдыхать. За последние дни ты очень похудел.

— Да? — удивился он, продолжая думать о другом. — Может быть… Я чувствую себя хорошо…

Антонина Петровна вздохнула и, помолчав, сообщила:

— Говорят, в «Металлист» немцы целили, да не попали. В поселок угодили. Будто бы четыре дома разбито.

Как ни старался Виктор скрыть охватившее его волнение, мать заметила. Заметила и поняла, что говорить не следовало. Она давно догадалась о его первом робком увлечении. Ждала, придет время, и сын сам обо всем расскажет. Увидев, что он стал одеваться, она сказала:

— Смотри, не задерживайся долго, не успеешь отдохнуть.

И оттого, что она не спросила ни о чем, Виктор вдруг понял — мать все знает. Знает просто потому, что она мать… Подойдя к ней, он смущенно взял ее руку и тихо сказал:

— Какая ты хорошая у меня, мама…

Она ласково поправила другой рукой воротничок его рубашки и, чтобы избавить от смущения, подтолкнула к двери.

— Иди, поздно будет.

Задержавшись на мгновение у порога, он оглянулся и быстро выбежал из комнаты.

Его уже давно тянуло в Южное предместье. А сейчас еще прибавилась тревога: ведь бомбы могли угодить в домик, с которым связывались сейчас все надежды Виктора.

Он знал, что под суровой внешностью инвалида-слесаря скрывается доброе, хорошее сердце. Знал с третьего класса, когда Надя впервые привела его к себе домой и представила отцу:

— С этим мальчиком мы сидим за одной партой. Звать его Витей, и он хороший. Только мы подрались вчера за перышко, но теперь уже помирились.

Денис Карпович со всей серьезностью пожал руку мальчику и укоризненно покачал головой.

— Нехорошо, Виктор, драться с девчонками. Так не делается. Хлопец не должен девчат обижать. А то я тебе… у-у-у! — что я с тобой сделаю!

Витя поглядел на него и, улыбаясь, с детской непосредственностью и прямотой заявил:

— Неправда. Вы — добрый. У вас в глазах смешинки. Верно, Надя?

Денис Карпович рассмеялся, сгреб детей в охапку.

С тех пор Витя был частым гостем в домике слесаря в продолжение шести лет, и Денис Карпович привык к нему и радовался дружбе между ним и дочерью. Для него они по-прежнему оставались детьми, и только день, когда дочь сдала последний экзамен за девятый класс и слесарь преподнес ей подарок — новое шелковое платье, приобретенное полугодовой экономией в хозяйстве, — открыл Денису Карповичу кое-что другое.