Глубокая память - [19]

– Ты видел, какую сумму я должен им отвалить? Видел?! – громыхал отец Ромы, не обращая внимания на слова сына.

– Я не хотел, это вышло случайно, – спокойно сказал Сафиуллин. – Она спровоцировала меня.

– Это на неё похоже, – чуть слышно отозвалась мама Ромы, но её тут же перекрыл громовой бас мужа:

– А мне плевать! Кидаешься на людей – сам за это и плати, а я не собираюсь! Мало того, что безработный, что сидишь у меня на шее, так ты ещё, оказывается, и чокнутый псих!

Собственное негодование Сафиуллина было ничем по сравнению с горячим гневом Ромы, поднимавшимся из самых недр подсознания. Сафиуллин догадался о присутствии мальчика по проносившимся перед глазами картинкам его жизни: плачущий на кровати маленький Рома, ругань родителей, крики, орущие друг на друга отец и сын, удар, удар…

Сафиуллин и Рома (сейчас они вместе делили тело) гневно посмотрели на отца сквозь карие глаза мальчика. Предостережения Наташи, нарушение закона, инцидент с учителем культурологии и даже ужасная ситуация, в которой оказались Рома и Юра – всё это было сейчас неважно. Важно другое…

– Вы били собственного ребёнка, – очень тихо произнёс Сафиуллин. Руки его тряслись, и он, силясь совладать с гневом и способностями Ромы, сжал их с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

– Что ты там лопочешь? Говори громче, трус! – рявкнул отец Ромы.

Толчок откуда-то из бездны сознания: Рома пытается завладеть своими способностями, чтобы ответить отцу сейчас же. Но Сафиуллин удерживал мальчика от опрометчивых поступков, при этом теряя всякую осторожность.

– Вы били Рому, – чуть громче сказал он. – Вы били своего единственного ребёнка.

Лицо Роминого отца исказилось от злобы и страха, мама в ужасе вытаращила на Сафиуллина глаза. Видимо, они подумали, что их сын действительно сошёл с ума, ведь их взору предстал Рома, обращавшийся к отцу на «Вы» и говорящий о себе в третьем лице.

– Успокойся, слышишь! – неуверенно крикнул Ромин отец.

Тем временем Сафиуллин терял остатки сил и решил, что нужно быстрее заканчивать разговор, чтобы никто не пострадал.

– Как… как у Вас поднялась рука на родного сына? – Сафиуллин начал задыхаться: сила внутри него была ему явно не по зубам. – Как… Вы можете жить с мыслью, что совершили самый низкий поступок из всех возможных?.. Как Вы можете до сих пор терроризировать его своими выпадами и обвинениями?.. Вы… Вы не родитель… Вы не отец… Вы не человек…

Из глаз горячим потоком хлынули слёзы – слёзы маленького мальчика, столько лет терпевшего унижения и побои.

– Ромочка, милый! – Мама Ромы, рыдая, бросилась к нему, но Сафиуллин, вовремя поняв, что сил сдерживать Ромин порыв возмездия у него больше нет, вылетел из гостиной и понёсся в свою комнату.

Закрывшись в комнате Ромы, он выскочил на балкон и дал выход эмоциям мальчика. В глазах потемнело, Сафиуллин словно провалился в глубокий колодец и с самого его дна услышал яростный, полный душевной боли крик, эхом отразившийся от невозмутимых каменных стен соседних домов.

Глава 8. Коктейль с наркотиком

Как и каждая ночь, проведённая Сафиуллиным в XXII веке, эта была полна чужих воспоминаний, но на этот раз они принадлежали Роме. Кошмарные отрывки взаимоотношений мальчика с отцом поражали его. Поступки отца ещё в далёком прошлом считались серьёзным преступлением, что уж говорить о светлом будущем. А может, оно не такое и светлое, как показалось Сафиуллину сначала? Может быть, прогрессу здесь поддаётся только наука и социально-бытовая среда, а никак не психология людей? Или семья Ерёминых лишь жуткое исключение, бросающее тень на всё хорошее, что есть в этом новом мире? Что ж, вполне возможно…

На следующее утро Сафиуллин выскочил из дома настолько рано, что впервые пришлось дожидаться девушек. Но совсем скоро к подъезду бесшумно подлетела пара птеромобилей.

Наташа и Лена тут же выскочили из машин и подбежали к нему.

– Ну, как? – спросили они хором.

– Всё хорошо. Поругали меня немного и только, – как можно более небрежно сказал Сафиуллин. Он ещё ночью решил ничего им не рассказывать: отношения отца с Ромой – их личное дело и, если мальчик никогда не рассказывал о них друзьям, то и ему, Сафиуллину, тем более не стоит посвящать их в это.

– Хоть одна хорошая новость, – тяжело вздохнула Наташа, и Сафиуллин только сейчас заметил, какая она усталая: под красными глазами мешки, лицо кислое, волосы растрёпанные. Лена тоже не выглядела ослепительной, какой была везде и всегда при любых обстоятельствах.

– Что-то случилось? – нахмурившись, спросил он. – Вы выглядите…

– Пожёванными и выплюнутыми? – подсказала Лена, улыбнувшись. И всё-таки улыбка её всё ещё обворожительна! – Дежурство прошло не лучшим образом…

– В смысле? Что-то с Пальчиковым? – насторожился Сафиуллин.

– Да. Ночью у него пошла сыпь и начала быстро повышаться температура – ответная реакция организма на длительное применение биоморфа, – пояснила Лена. – Я уменьшила дозу и прибавила немного слабого успокоительного. Так обычно не поступают, но у нас ведь необычный случай, правда?

– И как он сейчас? – поторопил её Сафиуллин.

– Состояние нормализовалось, но боюсь, что ненадолго. Длительное пребывание в таком состоянии почти равносильно коме и может повредить здоровью, да и придумывать отговорки для родителей Юры я устала: они уже начинают беспокоиться… В общем, нужно либо срочно придумать, как разрушить нейронные сетки, либо выпустить Пальчикова.