Глубинная психология и новая этика - [14]

В сущности индивид расщеплен на мир ценностей, с которыми он должен отождествить себя, и мир антиценностей, составляющий часть его природы. Принимая форму могучих сил тьмы, антиценности вступают в борьбу с миром сознания и ценностей.

Дуализм старой этики, особенно заметный в ее иранской, иудейско-христианской и гностической формах, разделяет человека, мир и божество на два слоя, яруса или типа: высший и низший человек, высший и низший мир, бог и дьявол. Это разделение реализуется на практическом уровне, несмотря на все философские, религиозные и метафизические декларации крайнего монизма. Реальная ситуация западного человека и по сей день определяется этой дихотомией.

В основе старой этики лежит принцип борьбы противоположностей. Борьба между добром и злом, светом и тьмой составляет основную проблему старой этики. И тем не менее при всех изменениях содержания добра и зла в индивиде суть старой этики заключается в принципе противоположностей и их разрешении через конфликт. Идеальной фигурой такой этики всегда является герой, будь то святой, отождествляемый с принципом света, который символически изображается в виде нимба, или святой Георгий, поражающий дракона. Противоположная сторона всегда истребляется, терпит решительное поражение и изгоняется из жизни. И тем не менее борьба противоположностей длится вечно. Она соответствует основной иранской концепции борьбы света и тьмы, поскольку вытесненная, подавленная и побежденная тьма вновь возрождается; вместо отрубленных голов Гидры неизменно появляются новые.

Перед человечеством стоит странная и, с точки зрения старой этики, парадоксальная проблема, суть которой заключается в том, что мир, природа и душа человека являются местом вечного возрождения зла. Высшие силы тьмы не в состоянии уничтожить свет. Но нет свидетельств и тому, что высшие силы света когда-либо одержат верх над тьмой.

С точки зрения обычного человека, основу старой этики составляют вытеснение и инфляция эго; псевдорешение этической проблемы, предлагаемое старой этикой, предполагает идентификацию эго с ценностями коллектива. Однако в случае моральной элиты проблема усложняется. Для ситуации элиты характерна противоположная констелляция, то есть дефляция эго. Эта дефляция (идентификация с негативной ценностью или злом) принимает форму непреодолимого сознания греха. Ее классическая формулировка содержится в концепции первородного греха: “Человек греховен с младых ногтей”.

Девальвация эго и катастрофичность чувства неполноценности по отношению к трансперсональной силе могут достичь такого высокого уровня, что этика перестанет играть сколь-нибудь заметную роль. В таких случаях человек настолько остро переживает власть зла над собой, что никакие его поступки и переживания не способны восстановить равновесие. И тогда спасти его может только милость Господня.

На пути к крайне односторонней идентификации со злом сознание греха проходит множество иных ступеней и стадий. На начальной стадии идентификация со злом воспринимается как относительно безысходное отчаяние, вызванное земной, материальной, телесной и животной стороной жизни. Далее идет промежуточное состояние. Человек, наконец, начинает сознавать двойственность своей природы, одновременно доброй и злой. Однако и здесь превалирует страдание, вызванное злой стороной личности индивида (которую необходимо подавить), и поэтому “жизнь в этом мире”, например, в понимании пуритан и фарисеев, принимает аскетический, безрадостный, безжизненный характер.

Одна из особенностей этой установки заключается в том, что инфляция это и идентификация с этической ценностью способны сосуществовать с депрессией, вызванной сознанием греха. Высокомерие инфляции, которая знает, что есть “добро”, и самонадеянная уверенность в том, что в практической жизни индивид “творил добро”, способны сосуществовать со смиренностью глубокого раскаяния в грехе.

В этой психологии можно обнаружить все привходящие элементы, от морального иллюзионизма и исполнения заповедей господних как отражения личной праведности до обязательств борца за правое дело, напряженного страдания, вызванного дуализмом мира, отчаяния при виде зла своего сердца и разъедающего душу сознания греха. Однако в каждом из этих случаев переживание страдания придает жизни мрачноватый оттенок, и таким образом подавленный элемент возвращается, опосредованно входя в соприкосновение с сознанием.

В отличие от вытеснения, при котором все связи с темными. вызывающими страдание содержаниями разрываются благодаря отделению бессознательных компонентов, страдание позволяет супрессору (субъекту подавления) жить сравнительно нормальной жизнью. Он не подвергается, подобно репрессору, нападению и заковыванию со стороны темных сил бессознательного. Добровольное, жертвенное самоограничение и подавление составляет образ жизни, который не всегда превращает индивида в больного. Для коллектива, однако, такое подавление имеет губительные последствия, даже когда индивид обходится без психологической травмы. В то же время между этими методами — подавлением и вытеснением — существует много общего: в обоих случаях коллектив вынужден расплачиваться за ложную добродетель индивида.