Глубинка - [52]

Вальс за вальсом наигрывал Аркаша как заведенный. Уж несколько раз Вася Князев предлагал подменить его, но только отмахнется Дикун, даже мелодии не собьет, и снова пальцы из баяна музыку выпрастывают. Вася рядом стоит, завистливо смотрит на баян. Слепит он его перламутровым обкладом, дразнит васильковыми мехами. Они, как губы, то сомкнутся, то раскроются, и цветы в них — цветики небесные. Хочется Князеву блеснуть своей игрой перед Лидой Окишевой, дочкой инженера, девушкой росточка маленького, нет-нет да подкашливающей, с грустинкой в темных глазах. Влюблен он в нее, все знают, но зря к ней любовь затеял Вася. Вот ее рыцарь — Аркаша сорвиголова. Ничего, что похудел и лицо стало каким-то колючим, даже не так озорно вроде блестят во рту коронки — ничего. Нет его милее. Танцует Лида с девушкой или с парнем каким, а сама из-за плеча на Аркашу смотрит. Котька ни в какую не мог понять, как это Лидка, десятиклассница, могла втюриться в старого Аркадия. Ей семнадцать, а ему двадцать пять. И на фронт скоро, потому как рана, что с белофинской войны принес, зажила почти. Не поймешь их, девок: Аркаша и не глядит на Лиду, а она к нему так вся и выструнится. Князев, наоборот, влажных глаз с нее не сводит, а поди ж ты, даже танцевать с ним не идет. А парень бравый: пиджак серый, брюки черные расклешены, ботинки до глянца начищены. И галстук на шее, и значки на груди толпятся, как ордена на портрете маршала Ворошилова. Ну, а самое главное — по годам пара. Двадцать ему. И на фронт неизвестно когда пойдет, бронь у него, но если пойдет — вернется с орденами куда какими, не то что у Аркадия — медалька бледненькая, «За боевые заслуги» называется. Это он Лиде такое наговаривал, а та Нельке, подружке своей пересказала. Так и до Аркадия дошло. Услышал про «медальку», сгреб Князева за грудки, встряхнул, аж посыпались с пиджака «БГТО» и «Осоавиахимы». Белее медали Аркашиной сделался, челюсть отвалилась, а на лице слезы с соплями перемешались. Усмехнулся Дикун и отпустил Васю целым, только сказал: «Утрись, оборона».

Смотрел Котька на вальсирующих, а сам больше наблюдал за Викой. Ох уж эти городские! Поселковые девчонки сидят, семечки грызут, а эта взрослую из себя корчит — танцует, кто ни пригласи. Выскочит, белобрысая, глаза блестят, кружится, откинув голову, только косички с марлевыми бинтами мелькают. И хоть бы что, не стесняется! А потом такое увидел, аж зажмурился от предательства: Ванька Удодов пригласил — пошла, даже не поломалась для виду. Да еще улыбается, отвечает чего-то там Удоду, а он лохмы свои над ней свесил, губами толстыми шевелит, должно быть, приятное говорит, раз рассмешил.

— Все, конец! — дал себе клятву Котька.

Подошедший Вася Князев понял его слова по-своему.

— Не-е, еще не конец, — возразил он. — Танцы долго будут. Еще я поиграю. Устанет же Аркадий, как думаешь? Вот уже сбой дает, чуешь?

Никакого «сбоя» в музыке Котька не чуял. Тут свой сбой, его и чуять не надо, вот он перед глазами вертится. Ничего не ответил Князеву, отвернулся от танцующих, потерял глазами Вику, решил — навек! Но она, как почувствовала, выпросталась из рук Ваньки, припорхнула.

— Костя, пойдем! — и за руку тащит.

Срам-то какой, да и не умеет он танцевать, не пробовал никогда. Тут еще ребятня захихикала. Вика догадалась, что с ним, посмотрела на мальчишек строго. Примолкли.

— Да пойдем же, неумеха! Я стану учить!

И чего громко говорит, ведь слышно всем. Опомниться не успел, а Вика его уже в кругу ворочает, он же не о ногах думает, как их переставлять, а об ушах: какие они, должно быть, красные. Подтолкнули, совсем растерялся.

— Уроки учить труднее, а, Константин?

Это Нелька шепнула и унеслась с красноармейцем. И снова — торк! Глянул — Трясейкин с Катей!

— В колонию, в коло-о-онию!

Пропел Илларион. В глазах у Котьки зал перекосился. «Так я же упаду, — подумал он, — голова кружится. Что она, Вика, на посмешище меня вытащила?» Он вырвался, отбежал к парнишкам. Они глядели на него насмешливо, и только Ходя — ласковый человек — смотрел на него, как на героя.

Жар от лица медленно отступил, перестали гореть уши. Котька что-то отвечал Ходе, что — не помнил, бросал быстрые взгляды на площадку, искал Вику. Раза два она мелькнула перед ним, опять с Ванькой. Он не стал больше высматривать ее, отвернулся к Ходе.

— Твоя смелый, — говорил ему Ходя. — Моя тоже хочу.

Рядом с ними, в уголке, трое красноармейцев теснили Капу Поцелуеву.

— Ах, что я слышу, мальчики! — кокетливо заводила глаза под лоб Капитолина. — Но увы и ах! Я танцую только с моряками, а их нет.

— Эт-то не ответ. Одного из нас, пожалуйста, в кавалеры! — упрашивал старший лейтенант, что так лихо отчубучивал на сцене чечетку.

— Мой кавалер на фронте, — надменно скосилась на него Капа. — Между прочим, тоже командир.

— Тем более чудесно! — обрадовался старлей. — Обязаны найти с вами общий интерес.

— Непременно хотите станцевать?

— Разумеется!

— Сейчас!

Капа отбежала к Аркаше, что-то пошептала на ухо. Тот с готовностью закивал. Капа объявила:

— Внимание! Товарищ старший лейтенант просит сыграть для него вальс-чечетку. Попросим!