Глубина - [20]

– Это неуважение. Извращенная снисходительность. Умоляю тебя, Кэролайн, пусть мертвые покоятся с миром.

Руки Кэролайн дрогнули, когда она разгладила платье, и она не подняла взгляд на Марка. Пусть мертвые покоятся с миром. И все же он так и носил с собой дневник Лиллиан, словно постыдную, грязную тайну, хранил его в нагрудном кармане, у сердца. Как будто Кэролайн не знала. Как будто она не знала всего – как ужасно, прерывисто он дышал, как пронзительно кричал по ночам от кошмаров – тех же самых, она была уверена, что незаметно вплетались в ее собственные сны в те ночи, когда она вообще спала.

Что касается Стеда, Кэролайн слышала, будто он сидел в тюрьме за какое-то жуткое преступление, связанное с проституцией, однако вряд ли знала все детали. Она хотела сказать Марку, что у нее возникло дурное предчувствие по поводу Стеда – что ей неуютно путешествовать бок о бок с газетчиком, ведь они всегда задают вопросы, – но пока придержала язык. Нынче нельзя было предсказать, когда Марк вспыхнет от единственного словечка.

Кэролайн провела расческой уже тридцать семь раз и тут вздрогнула от громкого стука в дверь. Она тут же встала, опасаясь разбудить ребенка. Марк бросил на нее вопросительный взгляд, но промолчал, вместо этого двинувшись впереди Кэролайн к двери, будто хотел защитить от того, кто окажется по другую сторону. Иногда Кэролайн хотелось плакать от этого притворства. Как будто ее по-прежнему могли защитить. Как будто их обоих не коснулся болезненный ужас.

Но это была всего лишь стюардесса, та самая хорошенькая мисс Хеббли. Кэролайн целую минуту не могла понять, почему та стоит на пороге с подносом – она принесла теплое молоко, которое они запросили доставлять в этот час каждый вечер.

– Входите, пожалуйста, – Марк посторонился, пропуская мисс Хеббли.

Именно в этот миг Ундина решила проснуться, нарушив тишину пронзительным криком.

– Молоко… перелить его прямо в бутылку? – спросила мисс Хеббли.

– Нальете?

Пока стюардесса возилась с кувшином и хрупкой стеклянной бутылочкой, Кэролайн не могла отделаться от мысли, что маленькие ручки мисс Хеббли как будто созданы для такой хлопотной, требующей аккуратности работы. Своим рукам Кэролайн не доверяла: они постоянно дрожали, особенно перед Марком.

Тем временем Ундина все вопила – жалобные ноты повторялись, как удары метронома. Требовательные, обвиняющие.

– Могу я сделать для вас что-нибудь еще? – спросила стюардесса.

Ее взгляд упал на плачущую малышку, словно она удивлялась, почему Кэролайн до сих пор ее не успокоила.

– Нет, благодарю. – Слова прозвучали резче, чем хотела Кэролайн, но ее разочарование в Марке превращалось в облако еще большего раздражения – из-за непокорности мужа, ребенка, самого по себе звука, поселившегося в их маленькой каюте, словно еще один постоялец.

Она думала, что лекарство должно помочь. Но оно не снимало напряжение, оно заставляло мысли еще быстрее нестись в голове, а не создавало там тишину и покой, как Кэролайн хотела. Если понадобится, она пойдет к корабельному врачу и потребует рецепт на опий.

Когда стюардесса покинула каюту, Марк повернулся к жене.

– Неуместно вышло, не думаешь? Она всего лишь пыталась помочь.

– Мне не нравится, как она смотрела на Ундину. – Как только Кэролайн произнесла эти слова, она поняла, что это правда.

Она оставила ребенка на Марка. Вой хоть и не умолк, но поутих, словно яростный шторм постепенно утрачивал мощь. Кэролайн наблюдала, как Марк поправляет пеленки со сноровкой, что сбивала ее с толку. Она вздохнула. Марк не виноват, что отлично управляется с ребенком. Что до нее он любил другую. Все это не означало, что он любит ее меньше. Скорее наоборот, он должен любить ее больше, правда? После всего, через что они прошли вместе.

Делало ли это ее ужасным человеком – ощущение, что она мечется на месте, в ловушке собственной паутины?

А потом – ребенок. Сколько бы ей ни помогали, Кэролайн не могла отрицать, что материнство попросту изматывает ее. Внутри ее все время грызла жажда свободы, которой у нее больше никогда не будет.

Невинность и свобода ее прошлого задохнулись и умерли, не так ли?

Кэролайн потянулась за шалью, заколола ее вокруг плеч любимой брошью. Один из немногих подарков, которые сделал ей Марк. Они оба знали, кому брошь принадлежала прежде.

– Уверен, что не хочешь пойти? – спросила Кэролайн, понимая, что его позиция по поводу сеанса не изменилась.

– Я не верю в привидения, – ответил Марк, не поднимая глаз. И не нужно. Слова жалили, подобно шипам. Кэролайн знала, что лучше к ним не прикасаться.

Девочка, наконец успокоившись, вцепилась в бутылочку. Марк мягко ее придерживал. Он кивнул Кэролайн, но все его внимание было по-прежнему сосредоточено на ребенке. Его шипы стали терновой крепостью, окружившей Ундину. Не подпускающей Кэролайн. Она ощутила укол зависти – из-за такой защиты, или из-за их близости, или из-за всего сразу, она не могла сказать. Почему лекарство не подействовало? Оно должно было ее успокоить. Его слишком мало, вот в чем проблема. Щепотка порошка в наперстке воды.

Кэролайн коснулась броши, подвески в форме сердца так близко к ее собственному.