Глоток Солнца - [40]

Вот так-то, Март. Представь, что я, человек пунктуальный, повторно допустил грубую ошибку: на четвертую, финальную, сцену у меня не хватило пленки. А она как раз и была разгадкой всей передачи. Или скажем так: загадкой. На этот раз на темном фоне были два изображения. Взрыв звезды красивая, яростная вспышка в центре и сияющий ореол, сквозь который видны другие, спокойные звезды. И отдельно — планета. Крупным планом. Все, как положено: атмосфера, свечение, облачный покров, — но это не Земля, голову даю на отсечение. Я смотрел внимательно, старался запомнить, сфотографировать зрачками. И, кажется, запомнил. Вижу и теперь с закрытыми глазами. Но что это — не знаю.

Ясно одно: какая-то загадочная причина гонит строй гравитационных машин в космосе. Что они такое — разведывательные аппараты, экспедиционная сила, грузовые корабли или пассажирские звездолеты — ничего сейчас не скажешь. Они — четкий строй идеально круглых шаров, девятьсот с лишним машин, стартующих от одной звездной системы к другой, к очень далекой, может, на другом краю Галактики или еще дальше, они — девятьсот с лишним машин, умеющих скользить мимо звезд с такой же легкостью, как мы катаемся на лыжах с гор. Девятьсот с лишним. Минус одна. Минус один шар.

А та планета — их дом, который испарился после взрыва звезды? Новая гавань, к которой они летят? Что угодно, только не наша Земля. И оно, облако, которому были адресованы четыре послания, прекрасно это знает. Так зачем оно здесь застряло? Почему не догоняет свой строй? Может, оно, потеряв скорость, попало в гравитационную ловушку Земли и не знает, как выбраться из этого колодца?»

Так говорил мой товарищ Олег Спириков, человек реалистичный, начисто лишенный воображения. И хотя он говорил это потом, после доклада Бригова, я верил каждому его слову.

Мы с Каричкой были не в космическом корабле, а в обычном гравиплане и видели не гигантские картины на фоне черной космической пустоты, а всего лишь газетные фотографии, сделанные Олегом или кем-то из его попутчиков, но мы волновались не меньше, чем пассажиры, стоявшие на смотровой палубе знаменитого «ЗМ-78». И в эти минуты достаточно было суховатых фраз докладчика, чтобы понять значимость сигналов уходящих машин — сигналов, которые случайно поймали антенны. Четыре снимка свидетельствовали, что цивилизация, породившая облако, обогнала нас в своем развитии на целую ступень.

Приняло ли облако сигналы? Наверно. Установки зарегистрировали, что в те часы облако ушло в космическое пространство; вероятно, сеансы связи между летящими шарами были точно обусловлены. Никто не мог сказать, ответило ли оно своим коллегам: ни одна земная, ни одна космическая антенна не поймала больше никаких сигналов.

Когда облако вернулось, с ним пытались установить контакт тем же способом: мощнейшие мазеры планеты буквально обрушили на него водопад сигналов, закодированных так же, как и космическое сообщение. Облако не отвечало. И сейчас, когда оно недвижно стояло над байкальским островом, оно не замечало ни технических достижений землян, ни делового внимания к своей персоне.

«Конечно, можно было бы вывести облако в космическое пространство, сказал Бригов в заключение, — и уничтожить его там излучателем антипротонов, как предлагают некоторые горячие головы. Но я думаю, что такой поступок противоречит этике человеческого общества. Пусть эта искусственная система имеет непонятную или враждебную нам программу. Мы найдем способ воздействовать на нее другим путем, изменить, если угодно, ее программу и, я полагаю, все-таки договориться с ней. Во всяком случае, решение по такому важному вопросу вынесет Верховный Совет Земли, когда мы будем готовы доложить нашему высшему органу управления результаты своей работы».

Каричка удивленно смотрела на меня. Смотрела так, будто это я докладывал у доски свою теорию. Я вспомнил наши бесконечные броски, бледное лицо Менге, груду металла, оставшуюся от тех двух гравилетов на зеленой траве Тампеля, свои онемевшие от резких ударов по клавишам пальцы и решил, что все было не напрасно. Я видел, как стою с пылающими ушами перед спокойным, словно ясное море, Акселем, перед тем Акселем, которого я всегда понимал и принимал целиком, и невнятно прошу у него прощения за прежнее нытье, за дезертирство в самый горячий момент, а он хлопает меня по плечу и благородно прощает… Но, конечно, все это глупое воображение, все на самом деле будет не так. Он глянет на меня исподлобья и пробурчит: «А-а… приехал. Хорошо отдохнул? Ну-ка, прежде чем браться за дела, телеграфируй отцу с матерью. Почему молчал? Они забросали меня вопросами…»

— Знаешь, — сказал я Каричке, — мне все казалось, я тебе только не говорил, что это оно гналось за нами, а не мы. Но теперь мы его настигли. Здорово — верно?

— Да, — ответила она. — Что будет дальше?

— Знаешь, я тебе тоже не говорил, как тяжело это холодное равнодушие. Мы его спрашиваем, а оно молчит. Как будто на плечах у тебя вся космическая пустота и весит она больше, чем галактики. Разобьем и это надо еще много работать. Ты прочла? Доклад в Верховном Совете — это уже будет решение всех людей.