Глоток дождя - [5]

— Пускай работает. Но серьезную документацию ему пока не доверяй. Ставлю тебя в известность, что мы будем проверять его. Пошлем фотографию по месту прежней службы, несколько запросов для подтверждения биографических сведений.

— Долго ждать?

— Недели две, максимум четыре. Поторопим с исполнением. Знаю, тяжело подозревать человека, который работает рядом.

— Будем надеяться, что это случайные совпадения.

— И еще, Григорий Иванович. С учетом учащения бандитских проявлений придется усилить охрану города. Во второй половине дня я к тебе заеду с конкретными предложениями. Будешь свободен?

— Постараюсь. Звякни мне перед тем, как приехать...

Не успела закрыться дверь за Лепетухиным, как в кабинете появилась Каркачева.

Из своей комнатушки Андрей слышал, как Грошев поблагодарил Нарциссу Викторовну за помощь следствию и потом перешел к делу.

— Чем могу служить, Нарцисса Викторовна?

— Дражайший Иван Николаевич, — пел голос Каркачевой, — вы храните самую невероятную информацию. Уделите толику от всеведения, подскажите, с кого начать, к кому обратиться. Мне известно: именно под Зеебургом пропали несколько автомашин с сокровищами, награбленными в наших музеях. Где они? Насколько оправдана моя миссия в ваши владения?

Реплики разговора долетали и до Юзина, знакомившегося с документами и, наверное, раздражали. Однако он лишь изредка иронично хмыкал.

— Мы интересовались этим вопросом и, что касается помощи, поможем. Однако я хотел бы предостеречь вас от самодеятельности. Почаще консультируйтесь с нами. Не выезжайте за пределы города, не уведомив нас. Вы сами убедились — бандиты пошаливают...

— Как замечательно, что я встретила именно вас, Иван Николаевич. Я буду держать вас в курсе своих поисков. Но вы понимаете, я должна торопиться: тают дни, разбредаются свидетели, все неопределеннее следы.

Грошев выдержал паузу и недовольно сказал:

— Уговорили, Нарцисса Викторовна, к добру или худу, не знаю, но уговорили. Я, к сожалению, не могу дать ни одного человека для постоянной помощи. Что касается консультаций по части поисков, обратитесь к Михаилу Антоновичу Митрохину. Он расследовал этот вопрос, и более информированного человека в городе, на мой взгляд, нет.

— Я могу рассчитывать на успех? — тихо спросила Каркачева. — Что показали ваши расследования?

Грошев снова замолчал. Потом, осторожно подбирая слова, ответил:

— Грузовики были сожжены. В отношении груза все-таки полной уверенности нет. Возможно, часть его уцелела...

 

На летучку Грошев собрал весь оперсостав. Был приглашен и командир пограничников Ходасевич.

— Прибыли, соколики, — произнес Ходасевич после знакомства и начал медленно поправлять перебинтованную руку в перевязи. — Тяжко. В капезе полтора десятка постояльцев, многие захвачены с оружием. Кто похитрее, продолжают мутить воду. Видели вчерашнее? Вот-вот. Пора осветить леса получше, выкорчевать заразу.

— Есть такое намерение, — отозвался Юзин. — Повоюем.

Их прервал Грошев.

— Итак, товарищи, собрались мы, главным образом, из-за нашего пополнения. Пусть почувствуют они себя полноправными членами нашего коллектива, «ощутят» задачи, стоящие перед нами. Сложившаяся обстановка не может нас радовать: мы не предвидим события, а плетемся за ними. Прочитаю для новичков выдержки из наших отчетов: «16 июля. На рабочих по сбору трофейного имущества совершено нападение бандой в количестве 7-8 человек, все в красноармейской форме. Убит боец комендатуры, охранявший имущество, четверо рабочих ранены. Банда скрылась с частью имущества, остальное подожжено». Далее, в этот же день: «На южной окраине Кабаньей пущи снайперским выстрелом убит сержант дорожно-строительного батальона». «18 июля. В районе станции Найденвальде тяжело ранен путевой обходчик». «20 июля. В Словиках расклеены листовки на польском языке, в которых полякам-новоселам предлагается под страхом смерти убираться назад, в Варшаву»... — Капитан взмахнул листками. — Вот она, наша повседневность. Кто-то скажет: «Что стрельба — привыкли к стрельбе». Товарищи, не забывайте, идет третий месяц мира. Сыпь бандитизма — болезнь, которую надо ликвидировать в кратчайший срок. С нас спросится каждая жертва. Обстановка сложная: враг маскируется в потоке возвращенцев, перемещенных лиц, переселенцев. Имеется и языковая проблема. Край населяют немцы и поляки, встречаются литовцы. А переводчиков-то у нас — всего один. Хорошо, что пополнение наше знает языки: Черняк владеет немецким и сносно польским, Юзин — литовским. Обособленность хуторной жизни — также проблема. В каждый не заглянешь, да и учет населения поставлен плохо. Мы в этом недорабатываем...

Грошев сделал паузу и сухо продолжил:

— В край переселяются поляки. Недавно один из новоселов прямо заявил мне: «Немцы должны испытать тот же ад, через который прошли поляки в дни сентябрьской катастрофы». Корни таких настроений, конечно, в оскорбленном национальном чувстве. Местные польские власти постепенно укрепляются. Товарищи по нашей линии, сотрудники польской государственной безопасности — госбеспеки, — прибудут послезавтра, По этому поводу, кстати, был звонок от Ватагина. Работать мы должны в контакте, оказывать максимум поддержки друг другу. Начальником, — Грошев заглянул в бумажку, — будет Тадеуш Дондера. Воевал в Первой польской дивизии. Коммунист. Далее. Не могу не отметить, что хозяйственная жизнь города в основном упорядочена. В городе деловой комендант. Заканчивается расчистка улиц, налажена выпечка хлеба, снабжаются электроэнергией учреждения. Все меры, особенно снабженческие, постепенно снимают настороженность горожан, склоняют их на нашу сторону. Отмечу в заключение, что в районе нет крупных войсковых соединений. Нечисть чует ухоронистые места. Кое-кто, не буду называть этого сотрудника, в первые дни приезда затосковал по казакам-разбойникам; здесь, дескать, санаторный режим. Копнули поглубже — покой оказался обманчив. — Грошев отхлебнул остывшего чая. — Никак не наведем порядка в собственном хозяйстве. Разве не безобразие, что в городе появляются подозрительные люди, проживают в свое удовольствие и благополучно убывают в неизвестном направлении. Может быть, и Кох осчастливил нас транзитом?...