Глоток дождя - [22]

— Так и есть, не обознался, собственным глазам не верю — Никифор! — Черняк постарался сказать это радушно. — Я думал, никогда не свидимся.

Блотин прищурился.

— Ты что ли, Андрей?

Черняк приблизился к Блотину, протянул ему руку. В ноздри шибануло запахом крови и звериной шерсти, остекленевшие глаза животного были устремлены в никуда.

— Слушай, Черняк! Помнится, мне говорили, что ты удрал в Германию, а?

— Все мы уезжали в Германию, — парировал Андрей, — но кое-кто отменил все поезда.

— Ты один?

— Уже один. Дружка скосил и на днях. У оврага близ малеевского хутора ранили, а в Кирхдорфе добили. Чекисты!

— Так это вы нарвались у оврага? — изумился Блотин. — Это были не чекисты, а люди Доктора. Они подстерегали нас с Мареком. Попадемся — кишки выпустит!

— Так вот кому я обязан, — произнес Черняк. — Надежный был дружок. Если бы не рана, он ушел от чекистов...

— Брось! Приятеля не воротишь. Ты лучше бормочи про себя: я жив, я жив, я жив — десять, сто, тысячу раз, и ты поймешь, что уцелел, а это удается не всем.

— И все-таки жаль дружка.

— С претензиями обращайся к Доктору. Он умеет утешать.

Повесив тушку на жердину, тронулись в путь, Блотин указывал дорогу. В пансионате совместными усилиями освежевали косулю, молодой увалень взялся за приготовление пищи. Блотин снял ботинки, с наслаждением задвигал пальцами ног. Черняк ощутил в себе непонятное беспокойство, причина которого была в чем-то внешнем, появившемся недавно. Это связано с Блотиным. С каким-то его жестом? Движением? Словом? Черняк восстановил по порядку события последнего часа. Что ускользает из памяти, какая деталь? Непроизвольно всплывает: Блотин стаскивает ботинок: на подошве полустертый рельеф елочкой, каблук с подковкой овальной формы. На первом ботинке... На левом же подковки нет. Так, значит, кусочек металла, который поблескивал на мощной длани Бугакова, принадлежал Блотину? Так ли?

Сидя у ведра с вареным мясом, мужчины утоляли голод. Молчание нарушил Блотин.

— Почему не ушел к американцам?

— Рано еще, вокруг заслоны. Выжидаю.

— А мы уходим завтра, — Блотин стряхнул с куска травинку. — Через Польшу.

— Мы проскочим! — запальчиво воскликнул Марек. — Езус милосердный поможет нам.

Блотин не согласился:

— А проскочить — это как повезет. Знай, попадешься — хватанут за цугундер и к стенке. На бога не надейся. — Блотин снова обратился к Черняку. — Идешь с нами?

— Пока не решил.

— Думай. Срок до утра.

Легли на куче тряпья в клетушке пансионата. Черняк вслушивался в ночные звуки. Славные здесь места: пожить бы на отдаленном кордоне, побродить с ружьишком. Вместо этого приходится ломать голову... Блотин не должен уйти. Для проникновения в банду Блотиным теперь не воспользуешься: он порвал с Доктором. Насколько это серьезно, можно судить по засаде. Да, Блотин — это не козырь. А Марек? Расспросить бы его наедине, уточнить сведения о Докторе, скорректировать направленность операции. Но Блотин... Его на мякине не проведешь. Блотин...

Утром, заворачивая в полотно мясо, Никифор спросил:

— Как?

Черняк покачал головой.

— Остаюсь.

— Смотри. Как бы не пожалеть.

— Нет, риск велик. Вы идете наобум, без обеспеченных остановок...

— Торчать здесь — опаснее, — перебил Блотин.

— Нет. Никаких авантюр!

— Приятно оставаться, — ехидно приподнял картуз Марек и первым пошел к просеке. Блотин поправил лямки рюкзака.

— Если надумаешь, нагоняй нас по тракту к Алленштайну.

...Истинность слов Блотина следовало проверить, и Черняк три часа пробивался через лес, чтобы первым подойти к тракту.

Андрей залег у огромного валуна. Отсюда хорошо просматривалась тропка, вилявшая по подлеску вдоль тракта. Ее предпочитали путники, избегавшие большаков. Вот прошмыгнула стайка подростков (один из них с винтовкой — браконьерничать?), прошелестела женщина с узелком (еда скрывающемуся мужу? брату? отцу?), по-волчьи прокрался мужчина в лохмотьях.

«Скоро появятся», — отстраненно, как о чем-то маловажном, подумал Черняк.

Через несколько минут на тропе показался Блотин, за ним проковылял Марек, видно, подвернул где-то ногу. По самым скромным подсчетам, тянуться им вдоль тракта дня три. Блотин попутками пользоваться не будет. Черняк проводил их взглядом, выждал немного и заторопился к Зеебургу.

В семи километрах от городка он вновь залег у проселочной дороги, по которой в промежутке от трех до четырех часов всегда проезжает Петя Бугаков, инспектирующий свой «куст».

Дорога была пустынна, и Андрей начал дремать. Вдруг в зарослях на противоположной стороне послышались голоса, и на обочину выскочил мужчина в долгополом, подпоясанном ремнем пиджаке. Он что-то высматривал на дороге, и, наконец, крикнул по-польски:

— Идут!

Черняк насторожился и привстал на коленях, узнать, что же заинтересовало поляка. По дороге в пыльном облаке двигалось коровье стадо, сопровождаемое погонщиком и охраной: наш сержант с двумя низкорослыми солдатиками.

Молодчик в подпоясанном пиджаке подошел к сержанту, попросил закурить и, сделав затяжку, указал на коров:

— Польские?

Сержант охотно разъяснил:

— Советские, дядя, советские! Возвращаются в Россию после вынужденной прогулки к фрицам. Видишь тавро? Все холмогорки, все меченые.