Глориана - [15]

Саутгемптон снова вроде бы ухмыльнулся — или просто лицо у него такое? — и провел ладонью по мясистой стороне бедра вверх.

— Сюда, в пах, — ехидно заметил он. — И, я полагаю, рана мучит его меньше, чем уязвленная гордость, поскольку победа осталась за сэром Китом — тот только отделался царапинами.

Я почувствовала облегчение и гнев одновременно.

— Клянусь Богом, он знает, что при нашем дворе строжайше запрещены драки и дуэли! В отцовские времена за такое руки рубили! Как посмел он вызвать Бланта? Давно пора было кому-нибудь сбить с него спесь и поучить хорошим манерам! — Я повернулась к Хансдону:

— Какая муха его укусила? Почему он полез в драку?

Хансдон вздохнул:

— Потому что Ваше Величество отметили Кита Бланта после турнира — послали ему свою золотую с красной инкрустацией шахматную фигурку, и милорд объявил, что никакому мерзавцу» не достанется его королева»…

Что на это сказать?

Когда надо было сбить с него спесь, я принимала ее за любовь. И мне нравилось.

Однако отлично известно: когда мужчины дерутся из-за женщины, им нужна не женщина, а драка. А человек, который подрался с ближайшим другом, каким был моему лорду Блант, не пощадит никого.

Господи, попадись он мне в ту минуту, я бы отхлестала его по щекам за то, что так глупо, по-детски рисковал жизнью! Однако он, как необъезженный жеребенок, все делал по-своему.

А делать по-своему для него значило воевать.

Не во Франции, так в Испании. Испания!» — был теперь его боевой клич; он оправился от раны и теперь требовал отправить его на войну.

А вокруг него собрались все молодые ястребы, те, кто, подобно ему, рвался отыскать славу или смерть в пушечном жерле. Эссекс как их вожак сам принялся искать достойный повод взяться за меч и, разумеется, нашел.

— Привечайте дона Антонио, мадам, оказывайте ему расположение, — убеждал он. — Его превосходительство — вот тот, кто нам нужен, мы потребуем от Испании восстановления его законных прав.

Дон Антонио. Да. Можно было догадаться, что два таких искателя приключений споются. У меня самой не было времени на дона Антонио — по правде говоря, я избегала встречаться с коротышкой-португальцем, который вечно терся возле двора, отказывалась его принимать. Филипп вторгся в его пределы, отнял страну и трон, все верно. Однако я была так же далека от мысли ввязываться в чужие войны и свары, как от полета на Луну. Верно, что Филипп ввел в завоеванной Португалии свою жуткую Инквизицию, чем вынудил бежать многих честных людей, евреев и христиан, в том числе и моего нынешнего лейб-медика доктора Лопеса. Однако мне вполне хватало борьбы с местными католиками. Не хватало только вести войну в тысяче миль от дома!

Нет, дону Антонио я не помощница. Юному Кемберленду, воспитаннику старого графа Бедфорда, а значит, человеку надежному, я сказала, что мне не нравятся пышные усы португальца. Они и впрямь были нелепы и ужасны, но я гораздо больше боялась возможных осложнений с Испанией. Не стану же я рисковать жизнями своих англичан, чтобы впутываться в чужие дела и тягаться с Филиппом в ею собственных пределах!

Однако для моего лорда дон Антонио был героем рыцарского романа, несправедливо обиженным, которого мы должны восстановить в законных правах.

С тем же жаром, с каким мой лорд ратовал за войну, Берли и Роберт, старый кузен Ноллис и лорд-адмирал Говард призывали к миру.

— Я докажу вам всю мерзость Испании, — клялся и божился мой лорд.

Сцены, разыгрывающиеся при нашем дворе, все больше напоминали сражения времен Армады. Жаль моих надежд сделать из него разумного советника — он не слушал ничьих мнений, кроме своего. Все чаще и чаще мой лорд вскакивал из-за стола — вещь прежде неслыханная — и, подобно Ахиллу, удалялся с поля боя в свою палатку.

И, как Ахилла при осаде Трои, его приходилось выманивать щедрыми подношениями…

…которые шли и шли от меня — и расставалась я, не только с деньгами…

После того как он особенно сильно вспылил, мне пришлось пустить кровь. Когда блестящая карминная струйка замутила воду в стеклянном тазу, я поняла, что исхожу кровью сердца ради него, ради возлюбленного-пеликана, который вытянет из меня любовь, жизнь до последней капли.

— Вашему Величеству дурно?

— Нет, доктор, нет — давите дальше!..

А она все продолжалась, наша любовная песнь, наша трагикомедия.

— Ваше Величество дозволит…

— Мадам, мне надо…

— Ваша милость не может отказать…

Он окреп, расцвел от моей любви, требования звучали все чаще.

— Желания лорда Эссекса написаны у него на лбу, — сухо заметил Роберт. — Всем видно, кому он благоволит.

— Я благоволю всякому, кто служит Ее Величеству как мужчина, а не как евнух! — сердито отвечал мой лорд. — Мужчинам, которые доказывают, что нам надо воевать с Испанией!

— Как милорду угодно.

Если кто-нибудь и подставлял ближнему левую щеку, так это мой Пигмей, как звала я про себя Роберта. Любезный, бодрый, даже веселый в бесконечных придворных передрягах, он, помимо своих обязанностей, исполнял теперь и немалую долю опювских. На требования моего лорда у него всегда находился благожелательный ответ. Однако это не меняло дела.

— Сэр Роберт и его отец терпеть меня не могут! — утверждал мой лорд. — Но они еще увидят, что я умею воевать не только в совете! Мне нужны свои люди в правительстве, люди, которым я могу доверять. Я должен получить пост генерал-адвоката для Фрэнсиса Бэкона и должность для его брата Энтони, моего ближайшего советника, у него целый штат лазутчиков, он знает подноготную всех наших врагов…