Глобальное потепление - [22]

— Так вот. Вчера звонили из Банановой, — как и у любого интеллигента в этой стране, его деликатность не распространялась на ближайших соседей. — Они там у себя перевели, наконец, твою «Валентинку»…

— Серьезно? — он расхохотался. — И трех лет не прошло! Ну и…?

— Сигналка уже вышла, на неделе будет основной тираж. Хочешь пощупать?

— Было бы забавно. Пускай присылают. Слушай, Володя, а ты мне можешь объяснить, в чем вообще смысл? На фига им было меня переводить, если все банановые преспокойно читают по-нашему?.. Хотя нет, вру. Они там теперь вообще не читают. При такой жизни, какая образовалась у них после глобального потепления, последнее, о чем думает среднестатистический банановый гражданин — это литература. Ну разве что дайверы, так у них же денег нет. Растолкуй, Володя…

Его опять несло, а тем временем все ближе к поверхности, как дайвер из глубин культурного шельфа, поднималась очевидная мысль: какого черта? Получается, издатель вытащил его сюда только для того, чтобы напомнить об идиотском и давно позабытом совместном проекте с банановыми, похвастаться новой книжкой на смешном наречии? Несмотря на выходные, на семью, на зоопарк?! Не сходилось. Даже с поправкой на возможный вчерашний звонок, на беспощадную интеллигентскую обиду и сокрушительную месть — не сходилось ни разу.

— …с понедельника по воскресенье, — говорил между тем издатель, которого Айванов в какой-то момент совсем перестал слушать. — Серия презентаций по стране. Может быть, одна даже на Острове. Так или иначе, подтверждение нужно дать сегодня. У тебя ведь, надеюсь, никаких особенных планов?..

О чем это он? До Ливанова дошло, и сначала возмущение пересилило естественный хохот, но в следующий миг и от возмущения ничего не осталось перед лицом полной несусветицы и гротеска:

— Подожди. Они что, хотят, чтобы я их еще и пиарил? Вот так запросто все бросил и раскатывал по их так называемой стране?.. Да ты что, Володь?

Издатель смотрел непробиваемо, пластиково, никак. Только очень воспитанные люди умеют так смотреть.

— Это наш совместный проект, Дима. И Маша уже взяла тебе билеты.

— Я тронут. На когда?

— На завтра. Шесть ноль пять.

— Утра?!!

Маразм крепчал, разрастался буйным цветом, разгорался синим пламенем. В этой стране все устроено по высшему разряду, и если уж на тебя обваливается маразм — так только такой, грандиозный, всепобеждающий. Артистичный настолько, что не выходит так просто его отбросить, проще и красивее вписать и встроить в свои представления о мире, слегка подвинув их в нужную сторону, чтобы не портить пейзаж. Здесь всегда так и делается, а потому маразма как явления отдельного и контрафактного у нас просто не существует.

Вошла Мария с подносом: две чашечки кофе, сахарница, кувшинчик с молоком, несколько маленьких с разными сиропами, бутылочки коньяка и ликера. Пить кофе в издательстве Ливанов любил — а ведь не заходил сюда уже черт-те сколько. Издатель улыбнулся секретарше и тепло, но сдержанно поблагодарил. Интересно, дома с женой он тоже такой вот невыносимо деликатный?..

— Это очень хороший поезд, Дмитрий Ильич, — сказала Мария. — Извините, что так рано. Думаю, вы сможете выспаться в вагоне, там прекрасные купе и приятное обслуживание.

— Смотрю, вы с банановыми уже все за меня решили, — он щедро плеснул в чашку коньяку. — Бабло хоть вернут за билеты?

Ливанов и не думал соглашаться. Веселился, прикалывался от души, заигрывая с несусветным маразмом. И параллельно прокручивая в оперативной памяти странные умоляющие нотки в телефонном голосе, и грохот, и женский вскрик, и улыбчивого охранника на проходной… черт. Уж он-то знал, знал всегда, ощущал внутренним, нелогичным и безошибочным предчувствием: в принципе, от нее можно ожидать чего угодно и в любой момент — от этой страны.

— Да откуда у них бабло, — устало бросил издатель.

Мария обернулась от дверей, изящным силуэтом обозначившись в проеме:

— Уезжайте, Дмитрий Ильич.

* * *

— И я решил всем дать! — провозгласил Ливанов. — Аттракцион невиданной щедрости, спешите не пропустить. Сначала дам тебе, Юрка, потом Герштейну… слушайте, а где Герштейн? Как-то даже странно бухать без Герштейна.

— Ты же собирался на Соловки, — подначила Извицкая; уж она-то была здесь, никуда не делась, скоро нигде нельзя будет появиться без того, чтобы рядом, а то и очень рядом, не оказалось Извицкой. Ладно-ладно; уж в Банановой-то республике можно рассчитывать на ее отсутствие.

— Соловки никуда не денутся, — поспешно и горячо вступил Юрка Рибер. — Дима все правильно придумал, все-таки он гений, я всегда говорил. Съездит, наберется впечатлений, а там и на Соловки, писать свою… ну, эту, трилогию…

— «Глобальное потепление», — подсказал Ливанов; ему нравилось, что запущенный в тусовку миф уже уверенно развивается сам по себе. — Сильная намечается вещь.

Сидели на Юркиной кухне, куда менее приспособленной для массовых пьянок, чем ливановская. Сидели на всем, где пришлось, вплотную, в несколько ярусов: в частности, Извицкая помещалась у Ливанова на коленях и напрягалась в доску каждый раз, когда он из вежливости либо по рассеянности начинал ее щупать. Табачный дым лежал в воздухе слоями, как облака высоко в горах, временами из него выступали ежиками в тумане смутно или хорошо знакомые лица, и Ливанов изумлялся: надо же, и этот здесь! Вот только Герштейна почему-то не было, черт, а он как раз и был нужен. Надо позвонить.