Глобальное политическое прогнозирование - [21]

Второе возражение связано с постмодернистскими стратегиями Запада. Суть этих стратегий — избежать угрозы ответа посредством последовательной нейтрализации вызова. Нейтрализовать ответ будущего постмодернизм рассчитывает, переводя возможные альтернативы из исторического времени в пространство: давая голос "иному" немедленно, не дожидаясь, когда оно накопит реакцию отложенного и потому непримиримо-энергичного ответа. Например, однопартийные режимы, затыкающие голос оппозиции, готовят непредсказуемый для них ответ будущего, в котором оппозиция возьмет свой, столь же односторонне-непримиримый реванш. Но если оппозицию поставить рядом, в одном и том же пространстве, и дать ей высказаться немедленно, драматургия политического историзма исчезает: последовательные фазы цикла превращаются в сосуществующие.

Постмодернизм, таким образом, уничтожает будущее время или историю на пути пространственного всесмешения, безбрежного релятивизма и всеядности. Вместо отложенных реплик, в которых заложена энергетика долгого ожидания и тираноборческой морали, постмодерн выстраивает плюралистическое пространство немедленных реплик, само многообразие которых предопределяет их взаимную нейтрализацию и лишает историю вектора. Словом, постмодернизм полон решимости преодолеть время, посредством радикального увеличения вместительности пространства, становящегося "всеядным". Если прежде то, что не помещалось в суженном пространстве настоящего, просилось в будущее, откуда оно могло мстить настоящему, не давшему ему голоса, то теперь, как ожидается, безграничная поместимость и "многомерность" пространства лишает будущее энергетики ответа.

Этот тип постмодернистской "нейтрализации" будущего мог бы быть эффективным (а адепты постмодерна всерьез на это рассчитывают) при следующих допущениях:

а) что победители и господа мира сего всерьез готовы расстаться со всеми своими привилегиями и преимуществами и потесниться, давая место и право голоса потерпевшим и непреуспевшим;

б) что люди, сформированные определенной эпохой, доподлинно знают, в чем состоит их прискорбная односторонность и способны ее преодолеть.

Первое допущение носит эмпирический характер, второе претендует на тотальные онтологические и антропологические выводы.

На эмпирические предположения надо отвечать эмпирическими же аргументами. Сегодня они касаются того, как ведут себя победители в холодной войне в масштабах мира или победители — приватизаторы в масштабах постсоветского пространства. В самом ли деле мы имеем дело с новым мировым порядком, где соперничество сверхдержав-гегемонов сменилось демократическим полицентризмом и универсальной системой участия, не знающей исключенных и отверженных? Беспристрастный взгляд свидетельствует, что это отнюдь не так, что обещанный плюрализм, и в масштабах миропорядка, и в масштабах постсоветского региона, на самом деле обернулся новой формой самонадеянного и нетерпимого монизма, не склонного считаться с законными интересами других. Как это неизменно случалось и в прошлом, нынешние гегемоны считают свою победу "полной и окончательной", а свои интересы — приоритетными.

Мало того, по некоторым критериям нынешние победители оказываются менее цивилизованными и терпимыми, чем прежние. Давно уже ткань цивилизованного общежития с такой силой не испытывалась на прочность как сейчас, в эпоху либертаризма, объявившего, что униженные и оскорбленные не имеют алиби и что естественный рыночный отбор надо признать главным, если не единственным, регулятором человеческих отношений. Легко догадаться, что если бы те, кто сегодня ратуют за ничем не стесненный социал-дарвинистский отбор, занимали не господствующие, а ущемленные позиции, они бы нашли аргументы против такого отбора. На поверку нейтральность рынка как бесстрастного выбраковщика "негодного человеческого материала" в мировом и национальном масштабах, является весьма сомнительной, не говоря уже о нравственной сомнительности "выбраковочных" процедур как таковых.

Сплошь и рядом мы видим употребление двойных стандартов. Странам Запада, несмотря на высокую конкурентоспособность их промышленности, позволено употреблять протекционистские меры и для защиты своей экономики, и для ограждения своего пространства от мигрантов с Востока и Юга; соответствующие меры, употребляемые странами не-Запада вызывают немедленное осуждение в качестве одиозных практик "закрытого общества". Странам Запада позволено объединяться в блоки и выстраивать единое интегрированное пространство; самые робкие намеки на реинтеграционные процессы в постсоветском пространстве пресекаются всеми мерами как проявление "русского империализма". На Западе могут существовать большие полиэтнические государства, где категорически запрещено "право на самоопределение вплоть до отделения" и всякие "этносуверенитеты"; законные попытки отстоять целостность полиэтнических государств на Востоке демократический Запад встречает в штыки.

Таким образом, современную действительность никак нельзя признать "новой", принимая во внимание психологию победителей и монополистов в экономической и политической сфере,— она ни в чем не изменилась.