Глиняный мост - [5]

– Тебе срочно надо в душ, чувак.

Генри в своем репертуаре.

Мы всегда говорили: чтобы прикончить Генри, надо дважды укокошить его язык.

– Воняешь – кошмар что такое.

Клэй чувствовал жилу в руке, выворачивавшей больно умную шею Генри.

Решив вмешаться, Томми, давно и успешно тринадцатилетний, запрыгнул на них с разбегу, и все трое опять оказались на полу: руки, ноги, мальчишки и лестничная клетка. Вокруг скакала Рози: хвост трубой, грудь вперед. Черные ноги. Белые лапы. Рози лаяла, но свалка продолжалась.

После всего они лежали на спине; окно на верхней площадке лестницы, мутный свет и распираемые дыханием ребра. Воздух был тяжек. Тоннами, грудами ложились выдохи. Генри жадно хватал его ртом, но его язык оставался верен себе:

– Томми, мелкий засранец.

Тот глянул на него и улыбнулся.

– Мне кажется, ты мне жизнь спас, чувак.

– Спасибо.

– Да не, тебе спасибо.

Генри мотнул головой на Клэя, который уже приподнялся на локте. Вторую руку он держал в кармане.

– Вообще не понимаю, зачем мы терпим этого психа.

– Я тоже.

Но они понимали.

Прежде всего, он был Данбар, а потом с Клэем тебе хотелось знать.

Что это все-таки такое?

Что такое стоило знать о Клэйтоне, нашем брате?

Вопросы тянулись за ним много лет.

Например, почему он улыбается, но никогда не смеется?

Почему дерется, но никогда не ради победы?

Почему ему так нравится сидеть на крыше?

Почему бежит не ради удовлетворения, но ради дискомфорта – будто ищет двери в боль и страдание и всегда с этим мирится?

Ни один из этих вопросов, однако, не был ему особенно по нраву.

Это были разминочные вопросы.

Не более того.

Полежав на спине, они еще трижды взбегали наверх, и Рози на бегу подобрала потерянный кед.

– Слышь, Томми.

– Ну?

– Следующий раз завязывай крепче, понял?

– Конечно, Генри.

– Двойным узлом – или я тебя пополам перережу.

– Ладно, Генри.

Внизу Генри хлопнул его по плечу – и они взбежали по лестнице и спустились в лифте. (В чьем-то понимании мухлеж, но на самом деле намного труднее: сокращает время отдыха). Завершив последний подъем, Генри, Томми и Рози опять поехали вниз, но Клэй спустился пешком. Вышли, направились к машине Генри, похожей на лежащую на дороге чугунную плиту. Там повторилась привычная история:

– Рози, ну-ка вали с моего места.

Она сидела за рулем, уши – идеальные треугольники. Такой вид, будто сейчас возьмется ловить любимую станцию на радио.

– Ну-ка, Томми, выкини ее отсюда, удружи нам.

– Иди сюда, красотка, хорош дурить.

Генри сунул руку в карман.

Полная горсть монет.

– Клэй, держи, встречаемся там.

Двое ребят едут, третий бежит.

Крик в окно:

– Эй, Клэй!

Он наподдал. Не оборачивается, но слышит каждое слово. Каждый раз – все та же песня.

– Купи ромашек, если успеешь, ее любимые, помнишь?

Как будто он не знает.

Машина удаляется, мигнув поворотниками.

– Да смотри торгуйся!

Клэй ускоряет бег.

Начинает подъем на холм.

А сначала тренировал его я, потом – Рори, и если я применял классический метод простодушной добросовестности, то Рори прессовал, хотя и не ломал. Что же до Генри, то тот разработал систему – он занимался за деньги, но еще и потому, что ему нравилось: скоро мы увидим подтверждение этого.

На первых порах все было незатейливо, но тупо.

Мы говорили ему, что делать.

Он выполнял.

Мы могли его гнобить.

Он все сносил.

Генри мог выставить его из машины, потому что видел своих приятелей, шагающих домой под дождем, – и Клэй выходил и послушно трусил вдоль дороги. А потом, когда они проезжали мимо и кричали из окна машины «Хорош сачковать!», он прибавлял ходу. Томми, зверски терзаемый совестью, смотрел на него сквозь заднее стекло, и Клэй не отводил взгляда, пока машина не скрывалась из виду. Перекошенная стрижка за стеклом становилась меньше и меньше; и так оно все и шло.

Могло казаться, что мы его тренируем.

На самом же деле и близко не было.

Со временем слова значили все меньше, а методика все больше. Мы все знали, чего он хочет, но как он собирается этим распорядиться, не догадывались.

За каким дьяволом Клэй Данбар тренировался?

В шесть тридцать, с тюльпанами у ног, он перегнулся через кладбищенскую стену. Милое место и воздушное: Клэю там нравилось. Он глядел на солнце, пасшееся между небоскребами.

Города.

Этот город.

Там, внизу, машины сбивались в стада. Сменяли друг друга огни светофоров. Убийца пришел.

– Прошу прощения?

Никакой реакции. Он крепче ухватился за ограду.

– Молодой человек?

Оглянувшись, он увидел старушку, которая указывала на него, посасывая губы.

Должно быть, вкусные.

– Вы не против?

У нее был размытый взгляд, на ней были поношенное платье и чулки. Казалось, зной ей нипочем.

– Можно попросить у вас один цветочек?

Клэй заглянул в глубокую морщину, длинную борозду над ее глазами. Протянул тюльпан.

– Благодарю, благодарю, молодой человек. Для моего Уильяма.

Клэй кивнул и следом за ней прошел в кладбищенские ворота: двинулся вдоль могил. Добравшись до нужной, он присел на колено, потом постоял, сложил на груди руки и посмотрел на предзакатное солнце. Он не мог бы сказать, сколько времени прошло, прежде чем по бокам возникли Генри и Томми, а у памятника – высунувшая язык Рози. Ребята стояли, ссутулившись, но не обмякнув, и держали руки в карманах. Если бы у собаки были карманы, не сомневаюсь, она тоже сунула бы туда лапы. Все их внимание было сосредоточено на могильной плите и увядавших на глазах цветах, которые положили перед ней.