Глиняный колосс - [10]
Слово офицера он взял… Я с недовольством наблюдаю за агрономическими потугами грозы эскадры. Совочек еще раздобудь, землю взрыхли по периметру! Кстати, а чего это я… Вовремя вспомнив о своих размышлениях, вновь вытягиваюсь по струнке:
— Ваше превосходительство, разрешите обратиться?
— Что у вас?.. — Тот не прекращает увлекательного процесса.
— Ваше превосходительство, в сухопутной армии катастрофически не хватает пулеметов. И я подумал: раз на кораблях они все равно не используются…
Рожественский удивленно поднимает голову. Взгляд такой, будто я только что сообщил, что за дверью ожидает сам адмирал Того со всем своим штабом. Плюс десяток самураев в полной боевой экипировке.
— …И, ваше превосходительство, хорошо было бы эти пулеметы… — Цвет лица адмирала начинает быстро меняться. Где-то я подобное уже видел!.. — Предоставить в помощь войскам! — совсем сникаю я под конец. Грозы не миновать, чую!
Как в воду глядел.
Отвлекшись от боевого товарища, флотоводец даже сделал на полу солидного размера лужу. Не сам, разумеется, лишь промазав струей из графина…
— Мальчишка! — Резко распрямившись, Зиновий Петрович отбрасывает в сторону пустую емкость. Та с жалобным звоном катится по полу прочь. — Да как вы, гражданский, смеете рассуждать о том, что флоту требуется, а что нет?.. Вы… — Лицо его, кажется, вот-вот покроется трещинами, не выдержав внутреннего жара. Пытаясь подобрать слово, наконец он изрекает: — Штатский!..
Видимо, в мозгах адмирала это выглядит самым страшным оскорблением. Похлеще разных там «штафирок» и «сухопутных баранов».
Ах ты… Меня тоже начинает разбирать злость. Как на фронт меня Линевичам всяким продавать — так пожалуйста, извольте! Плюс мои «посильные, пусть и небольшие» заслуги в сражении, да? А как помочь армии чем, так тут же я «штатский»?..
— Зиновий Петрович… — Я лихорадочно собираюсь с мыслями. Как же тебе дать понять? — Ваши… — делаю ударение на слове «ваши», — заслуги в победе неоценимы. И сегодня утром господин генерал этот момент лишь подчеркнул…
Рожественский замирает. Ага, стало быть, я на правильном пути? Теперь надо лишь соблюсти грань приличий! Давай, Слав, рви его дальше!
— В моем же прошлом, Зиновий Петрович, все было несколько иначе… — Я внимательно наблюдаю за реакцией. Терпит, слушает… Хоть и через силу. — Но моя посильная помощь несколько поправила ситуацию… Как поправит и здесь, ручаюсь! Представьте, Зиновий Петрович… — решаю я сменить тактику. — Заголовки газет через пару дней! Где на первой странице написано жирным шрифтом: «Неоценимая помощь армии от доблестного флота!..»
А вот это я удачно попал. Тот хоть и не подает виду, но явно смягчился. Во всяком случае, по цвету лицо больше не напоминает эпицентр ядерного взрыва…
Через полчаса, собрав скудные пожитки, я стою на палубе в ожидании катера. Вокруг кипит работа: несколько мастеровых стучат молотками, подгоняя разошедшиеся листы обшивки. Едкий запах свежей краски откуда-то и производственная речь лишь добавляют колорита происходящему. До меня доносится:
— Ванька!.. Стервец этакий… Крепи станину лебедки! Уведет ведь!
— Не, дядь Андрей… Это Глухова задача. Мы другим заняты…
— Крепи, грю!.. Не то артельщику скажу — мало не покажется!
— Дык…
— С меня причтется за ужином…
— Иду, дядь Андрей! Чем крепить-то?..
Несчастная Россия! И почему внутри тебя любой мелочи надо добиваться либо шантажом, либо златыми горами? Что здесь, что в будущем столетии? Что сто лет назад, наверняка… И не суть важно — адмирал это либо мастеровой обалдуй… Чем ты так провинилась, матушка?
Шестьдесят почти непользованных пулеметов «максим» с флота завтра же будут безвозмездно переданы армии. Не абы что, конечно, но и не мелочь. Учитывая, что всего их в ней — около трехсот единиц. И это на весь фронт… Скряга Рожественский все-таки оставил по два на «бородинцах» с «Ослябей». Пообещав к вечеру сегодняшнего дня дополнить недостающее количество с флотских складов.
«Что поделаешь, война есть война!..» — закрывая за мной дверь и явно скрипя сердцем, с глубоким вздохом напутствовал меня адмирал.
Прежде чем направиться к берегу, катер подваливает к «Бородину». Лихо, с первого раза причалив к трапу. Матрос-посыльный из новеньких, не умеющий читать, долго не может уяснить, что это именно «Бородино». Смешно мигая глазами и все выспрашивая у товарищей:
— А точно оно? Братцы? Не обманете?
— Не знаем, не знаем… А ну как «Микаса»?.. — ржут в пять глоток отпущенные на берег.
— Что еще за «Микаса» такая? — менжуется тот. — Не слыхал…
— А ты в воду нырни, поинтересуйся там!
Устав наконец наблюдать за комедией, я вмешиваюсь:
— «Бородино», «Бородино»… И чтоб духу твоего здесь…
Пока тот неловко перелазит на броненосец, в катер легко запрыгивает молодой офицер. С ходу пожимая мне руку:
— Мичман Цивинский… Евгений Генрихович! На берег?
— Туда… Смирнов, Вячеслав Викторович!
— А весна нынче… — Цивинский тут же поворачивается к воде, подставляя улыбающееся лицо соленому ветру. — Представляете, был у нас весной такой случай в губернии… Я сам из Калужской… Вы?
— Из Томской…
— Эка вас занесло! Впрочем, вам-то как раз и ближе к дому! — Безмятежный смех. — Ну, так рассказываю…
Не успел наш соотечественник расслабиться в отпуске, находясь на вьетнамском катере и наслаждаясь морским пейзажем, как вдруг резкий маневр суденышка, кувырок за борт – и вот он уже на грани жизни и смерти бултыхается в волнах Южно-Китайского моря. Вдали видны дымы каких-то кораблей, и потерявший надежду на спасение человек отчаянно машет руками, из последних сил прося о помощи. Его замечают, поднимают на борт, но… Ситуация лишь усугубляется: непостижимым образом спасенный оказывается в мае 1905 года от Рождества Христова на борту броненосца «Князь Суворовъ», флагмана Второй Тихоокеанской эскадры Российского императорского флота.
Третья, заключительная часть цикла «Цусимский синдром». Человек из нашего времени, инженер Вячеслав Смирнов, прошедший Цусимское сражение и побывавший в сухопутном рейде по японским тылам, мчится в специальном литерном поезде в Санкт-Петербург к императору Николаю Второму. Но… Вмешивается то ли судьба, то ли третьи силы. А скорее всего, всё вместе.
Гротескный рассказ в жанре альтернативной истории о том, каким замечательным могло бы стать советское общество, если бы Сталин и прочие бандиты были замечательными гуманистами и мудрейшими руководителями, и о том, как несбыточна такая мечта; о том, каким колоссальным творческим потенциалом обладала поначалу коммунистическая утопия, и как понапрасну он был растрачен.© Вячеслав Рыбаков.
Прославленные мастера жанра, такие как Майкл Суэнвик, Брюс Стерлинг, Джо Холдеман, Джин Вулф, Гарри Тертлдав и многие другие, приглашают читателей в увлекательные путешествия по далекому будущему и альтернативному прошлому. Тайны инопланетных миров и величайшие достижения научной мысли представлены на страницах знаменитого ежегодного сборника, обладателя многочисленных престижных наград. Только самое новое и лучшее достойно оказаться под обложкой «The Year's Best Science Fiction», признанного бренда в мире фантастики!
Продолжение серии «Один из»… 2060 год. Путешествие в далекий космос и попытка отыграть «потерянное столетие» на Земле.
Вор Эддиса, мастер кражи и интриги, стал царем Аттолии. Евгенидис, желавший обладать царицей, но не короной, чувствует себя загнанным в ловушку. По одному ему известным причинам он вовлекает молодого гвардейца Костиса в центр политического водоворота. Костис понимает, что он стал жертвой царского каприза, но постепенно его презрение к царю сменяется невольным уважением. Постепенно придворные Аттолии начинают понимать, в какую опасную и сложную интригу втянуты все они. Третья книга Меган Уолен Тернер, автора подростковой фэнтэзи, из серии «Царский Вор». .
«Красный паук, или Семь секунд вечности» Евгения Пряхина – роман, написанный в добрых традициях советской фантастики, в котором чудесным образом переплелись прошлое и настоящее. Одной из основ, на которых строится роман, является вопрос, давно разделивший землян на два непримиримых лагеря. Это вопрос о том, посетила ли американская экспедиция Луну в 1969 году, чьё собственное оригинальное решение предлагает автор «Красного паука». Герои «Красного паука» – на первый взгляд, обычные российские люди, погрязшие в жизненной рутине.
Что, если бы великий поэт Джордж Гордон Байрон написал роман "Вечерняя земля"? Что, если бы рукопись попала к его дочери Аде (автору первой в истории компьютерной программы — для аналитической машины Бэббиджа) и та, прежде чем уничтожить рукопись по требованию опасающейся скандала матери, зашифровала бы текст, снабдив его комментариями, в расчете на грядущие поколения? Что, если бы послание Ады достигло адресата уже в наше время и над его расшифровкой бились бы создатель сайта "Женщины-ученые", ее подруга-математик и отец — знаменитый кинорежиссер, в прошлом филолог и специалист по Байрону, вынужденный в свое время покинуть США, так же как Байрон — Англию?