Гленлионская невеста - [7]

Он приподнял ее голову за подбородок, Дженет закрыла глаза и откинула голову назад, ожидая в испуге и удивлении прикосновения его губ к своим губам; тогда она узнает волшебный и запретный вкус порочности.

Но он вместо этого сказал, омывая своим дыханием прядки волос у нее на виске:

– Зачем ты пришла?

Она открыла глаза. Он стоял совсем рядом, она чувствовала на своей щеке его дыхание. Можно было либо оттолкнуть его, либо дать себя обнять. Вот как близко они стояли.

– Я не могла там оставаться. – Простая правда этих слов испугала ее. Дженет ничего не сделала, но она думала о нем весь день, не зная, не приснилась ли ей их встреча.

– Я тоже не мог. Наверное, это хороший знак. – И снова в его голосе прозвучал намек на улыбку, как будто он был приятно удивлен ее словами. И это не должно было вызвать улыбку у нее. Было бы лучше, если бы она его боялась.

– Дай мне руку, Иласэд.

Она протянула руку, и ее пальцы коснулись его груди. Рука, охватившая ее руку, была крупная; ладонь загрубела. И тогда он рассмеялся и притянул ее к себе.

Глава 3

Он думал о ней весь день, об этой девушке с таким неподходящим именем. Она была не из робких. Робкая спросила бы, куда он ее ведет. Но ведь робкая не оказалась бы ночью рядом с ним, не стала бы бродить по ручью, подняв юбки выше колен.

Голос у нее был мелодичный, словно бы в нем сидели в заточении звуки шотландского языка. Она была быстронога, идя следом и стараясь не отстать.

– Ты уверен, что приехал не за тем, чтобы что-то украсть? – еле слышно спросила она.

– А ты не боишься, что я ускачу с тобой через границу? Спрячу тебя в своем замке и потребую за тебя выкуп?

– А у тебя есть замок? – зачарованно спросила она.

Неужели она не поняла, кто он? Эта мысль сейчас показалась Лахлану не заслуживающей внимания. Но все же в голову закралось легкое сомнение. Лахлан – славное шотландское имя, но не очень часто встречающееся.

– Я Синклер, – сказал он. Интересно, как она воспримет сообщение, что человек, который держит ее за руку и увлекает в лес, ее будущий муж.

– Вот как. – Больше она ничего не сказала. Но и возражать не стала.

Они пошли медленнее, пробираясь между толстыми стволами. Он ждал, когда она заговорит, ему было интересно, какие вопросы она станет задавать.

– А ты не мог бы рассказать мне о своем замке?

– Гленлионе?

– Да. Это ведь будет мой дом, так что мне хочется узнать о нем.

– Это замок, – сказал он. – Он старый, и в нем холодно зимой, хотя приятно прохладно летом. Ты ведь не ждешь, что я стану тебе рассказывать, какого цвета в нем занавеси?

Ее смех удивил его. Удивило и то, что он тоже заулыбался, словно она обладала властью вызывать у него улыбку.

– Ты не можешь подождать, когда сама все увидишь?

– Ты прав, я подожду. Остался всего лишь месяц.

Ее рука все еще доверчиво лежала на его руке, и она произнесла слова, которые уняли его беспокойство. «Это ведь будет мой дом». Значит, она знает, кто он, и пошла с ним не просто для того, чтобы устроить себе любовное приключение до вступления в брак. Ему хотелось поцеловать ее в качестве награды за ее неуверенную честность, за дар робкого предвкушения. В ее словах чувствовался страх, еле заметный страх, но за последние годы Лахлан научился распознавать это чувство. Время от времени он начинал испытывать страх перед будущим, перед тем, что не сумеет спасти свой клан. Но Лахлан отбросил эти мрачные мысли.

Он поднес к губам ее руку, поцеловал в запястье. Он не хотел пугать невесту; они ведь только что познакомились. Казалось, его жест заставил ее замолчать, и теперь их связывало только гулкое биение крови в ее жилах. Возможно, она не робкого десятка, но все же ей была присуща и робость, и неуверенность. Это чувствовалось и в том, как она задышала, и в том, как она немного отступила от него, как высвободила – хотя и не конца – свою руку.

Он ничего не сказал и пошел дальше по дороге, которую изучил много лет назад, когда еще только начал приезжать сюда. Он подвел ее к водопаду, питавшему водой ручей, в котором она бродила в ту ночь.

Шум падающей воды заглушил ее слова. Она совсем высвободила руку и встала на поросшем мхом берегу водоема, образованного речным порогом. Луна выбрала именно это мгновение, чтобы выглянуть из-за низких облаков, и Лахлан увидел ее, омытую серебряным светом.

У него просто дух захватило.

Она обернулась, улыбка ее сияла, как сама луна, ночь не могла сравняться с ней красотой. Все ли женщины таковы, когда видишь их впервые, или то было посланным именно ему благодеянием – увидеть ее в лунном свете? Или судьба, которая осудила Синклеров на такую печальную участь в эти годы, почувствовала жалость к его бедственному положению? Послана ли она ему, чтобы восстановить справедливость после многих несправедливостей, совершенных по отношению к его клану? Женщина, которая осталась в сердце своем ребенком, которая резвится в ручьях и бегает, точно молодая лань, чей смех вызывает у него улыбку и чье лицо заставляет чувствовать благодарность к старой Маб и легенде? И быть может, даже к Коннаху?

Губы у нее пухлые, нижняя губа больше верхней. Глаза большие; скулы высокие. Подбородок не квадратный и не острый, он выдается вперед не больше, чем положено подбородку. Нос не крючковатый и не острый, кончик слегка вздернут. Волосы вьются по плечам своевольно и беспорядочно, я ему хочется узнать, такие они от влажной дымки или локоны украшают ее каждый день. На этот вопрос он получит ответ после свадьбы.