Глаза ребёнка - [89]
Терри попыталась вспомнить, каким был отец Розы, ее дед. Воспоминания были туманны — грубоватый, угрюмого вида человек, не знающий ни слова по-английски, который однажды качал ее на руках. Каким-то подсознанием — возможно, это было не более чем плод ее воображения — Терри чувствовала, что в тот момент за ней наблюдала мать.
— После того самого случая, — продолжала Роза, — мне стало казаться, что Рамон испугался себя самого больше, чем я его. Он больше не пил при мне и до самой нашей свадьбы ни разу не ударил меня. — Она повернулась к Терри. — Знаешь, кого напоминает мне тот Рамон, каким он был до женитьбы? Рики. Зять всегда внимательно следил, какое впечатление производит на меня — со всеми его прожектами, мечтами и любовью к тебе. Точно ему было, что скрывать.
Терри вспыхнула. Однако она отдавала себе отчет в том, что Роза далека от мысли унизить ее, ведь сейчас мать говорила с ней так откровенно, как ни разу в жизни. И только по выражению ее глаз — отрешенному и вместе с тем смущенному — можно было догадываться, как нелегко давался ей такой разговор.
— А потом? — спросила Терри.
Роза протянула руку, чтобы взять стоявший у ее ног термос: по утрам, когда они ходили с Еленой в парк, она всегда варила густой костариканский кофе. В этот день до сих пор никто не притронулся к нему. Роза налила пластмассовую чашечку и протянула Терри, вторую наполнила для себя.
— Той ночью, став мужем и женой, — прервала Роза молчание, — мы впервые спали вместе. Это произошло довольно скучно и быстро. Но я радовалась, что между нами это было. А после, когда я лежала рядом с ним в темноте и ждала, что он обнимет меня, Рамон заявил, что я не девственница. Когда я начала плакать, он ударил меня и овладел мною, ни о чем не спрашивая. Мне было еще больнее, чем в первый раз. — Голос Розы казался приглушенным, как сами воспоминания. — Две недели Рамон пребывал в гневе и смущении и не притрагивался ко мне.
— Но это уже не имело значения. — Глаза Розы увлажнились. — Восемь месяцев меня терзала единственная мысль — была ли ты зачата в первый раз, как плод моей надежды, или позже, как плод его ненависти. Но когда ты появилась на свет, Терри, и я увидела твое личико, то сразу все поняла.
Взгляды их встретились.
— Мама, неужели ты не могла уйти от него потом? Хотя бы потом?
— Куда мне было идти безработной с ребенком на руках? А ведь тогда даже вопроса не возникало — рожать мне или нет. — Роза на мгновение умолкла и повернулась в сторону Елены. — Когда я призналась Рамону, что беременна, — продолжала она, — у него слезы навернулись на глаза. Он обзвонил всех родных, собственными руками смастерил кроватку. «Это наш первенец, — сказал он, и нашу семью мы будем строить вокруг него».
— Некоторое время он неплохо относился ко мне, и я снова постаралась стать счастливой. Только позже я поняла, что для него на самом деле означал ребенок. — Взгляд Розы стал жестким. — Рамон не просто боялся быть отцом этого ребенка. Собственного отца он никогда не любил и никогда не чувствовал ответной любви — только страх. Он боялся, что, когда сам станет отцом, никто, кроме как из животного страха, не сможет ни любить его, ни жить с ним под одной крышей. Он рассудил, что ты забрала у меня волю. Но у меня появилось чувство тревоги и страха, — голос ее смягчился, — за ребенка, которого я полюбила больше, чем любила его, моего мужа.
Терри взяла руки матери в свои.
— Рамон как будто понял, — ровным голосом рассказывала Роза, — что теперь-то я не смогу оставить его. Через месяц после твоего рождения он вновь запил.
Роза закрыла глаза и смолкла, потом заговорила снова:
— Тереза, в подпитии он становился другим человеком, алкоголь будил в нем дьявола. Однажды, когда я кормила тебя, он вдруг вообразил, что ты не его дочь. Он дождался, пока я уложу тебя в сделанную его руками кроватку, и принялся бить меня в грудь. Брызнуло молоко, и я начала кричать, умоляя его остановиться. А потом заплакала ты; он разрыдался и просил простить его. Как бывало уже не раз.
Терри почувствовала, как внутри у нее все оборвалось, а Роза все говорила и говорила, и слова ее падали, точно капли дождя на каменные плиты:
— На следующее утро я отправилась к отцу Анайе. Ведь ты помнишь его?
Теперь глаза Розы были широко открыты, а ее вопрос для Терри прозвучал точно приговор.
— Да, — едва слышно ответила она. — Я боялась его, в этой черной сутане с белым воротничком. Однако он, похоже, был весьма добрым человеком.
— О да. Он был очень добр ко мне. Он взял мою руку и сказал, что Рамон совершил тяжкий грех. В церкви было прохладно и тихо, и на какое-то мгновение я почувствовала облегчение. — Роза отняла руку и, отпив чуть-чуть кофе, поморщилась, словно он пришелся ей не по вкусу. — А потом он объяснил мне, что Господь правит царствием небесным, но в семье господином является муж. Если я во всем буду повиноваться Рамону и вести себя так, чтобы не гневить его, в нашем доме будут царить мир и покой.
