Глаза мертвецов - [3]
— Не стойте на пороге, войдите. Правда, в округе найдется немало домов, где вас примут лучше, чем в этом, но все равно входите.
На это чужак ответил хриплым, едва слышным голосом:
— Мне и конуры хватит или конюшни.
Сделав над собой усилие, он попытался улыбнуться.
— Нет, да что же вы такое говорите… Но входите, не стойте.
Тот медленно и неуклюже переступил порог, снова опустив глаза. Вода, стекавшая с его одежды, черной лужей разлилась на каменном полу. Молодая женщина несколько раз беспомощно прикоснулась к нему кончиками пальцев, словно желая выразить сочувствие, но явно не знала, чем ему помочь. Старушка, напротив, тотчас принялась разводить огонь, а Том подбросил в очаг хвороста и торфа. Незнакомец тем временем стоял точно в беспамятстве. Наконец, когда Мэри со свечой в руках стала доставать из сундука сухую одежду, он выдавил тем же хриплым, едва слышным голосом, в котором различался валлийский выговор:
— Кажется, выжил один я.
Они сразу поняли, что скрывается за этими скупыми словами, но лучше бы им было и вовсе этого не показывать.
— Что вы говорите? — откликнулась Мэри столь слабым и невыразительным голосом, словно вместо нее их произнес кто-то другой.
Он неуклюже поднял тяжелую руку, словно заказывал очередную порцию джина в пивной:
— Остальные пропали, все как один.
Его грубые черты снова исказились судорогой, он бессильно уронил руку и склонил голову. Они на миг похолодели, не сводя с него глаз, и он мог расценить их поведение как жестокость и черствость. Но тут Мэри, совладав с собой, почти бросилась к нему.
— Тише, тише, прошу вас, — умоляла она, сначала потянув его за руку к огню, потом назад, словно сама не осознавала, что делает. Наконец она отвернулась от чужака и прошептала Тому: — Отведи его на чердак, пусть там переоденется. Возьми это с собой и свечку, свечку не забудь.
И с этими словами она торопливо протянула ему свечу. Том повел незнакомца наверх по ступенькам, крутым, как приставная лесенка, и оба они пропали на чердаке. Старушка прошептала:
— Что он сказал?
— Что его корабль затонул.
— Он сказал, что он один выжил?
— Да, так в точности и сказал.
— А он слышал? — старушка качнула головой в сторону задней комнаты.
— Нет, разве ты не видела, что я сразу отвела его подальше? Но не сейчас, так позже все равно услышит. Вот ведь и чердачный пол под Томом ходуном ходит!
Мать не ответила. Она медленно прошла в свой уголок у очага и простонала:
— Вот ведь горе-то, как же он эту новость примет?
— Может, сказать ему, что мы приютили моряка с погибшего корабля?
— Ты только послушай, как они шумят! Какой шум подняли!
И вправду, пол чердака громко скрипел у мужчин под ногами. И тут, заглушая топот на чердаке, раздался голос, который они уже давно опасались услышать:
— Матушка! Матушка!
— Да, сынок?
— Кто там на чердаке? Там кто-то гремит и топочет — или мне это только снится?
С чердака и в самом деле доносился топот, напоминавший беготню матросов по палубе. Они одновременно об этом подумали, но голос, который они ожидали услышать, испугал их, словно с ними заговорил незнакомец.
— Сходи к нему и скажи все как есть, — прошептала мать. — Разве нам решать, как должно поступить. На все ведь воля Божья.
Она всплеснула руками.
Мэри, похолодев и дрожа всем телом, отправилась к брату. Старушка осталась у очага, но повернулась к двери в заднюю комнату и замерла в тревоге, не сводя с нее глаз.
Спустя несколько минут Мэри, как ни странно, бодро и проворно вошла в комнату:
— Он встает! Он встает и идет сюда! Говорит, его место здесь! Говорит, он поздорову.
Этим она хотела сказать, что брат ее в твердом уме и в здравии.
— Сделаем вид, будто ничего и не случилось, встретим его как ни в чем не бывало, — откликнулась мать.
— Хорошо, матушка.
Им не терпелось увидеть сына и брата, и потому они рады были услышать, что Том и моряк ощупью ищут лестницу, спускаясь с чердака. На огне закипел и запыхтел чайник, и Мэри стала накрывать на стол и расставлять кружки.
Моряк слез с чердака, застенчиво улыбаясь, в наспех собранной, не по мерке одежде. Казалось, он так рад, что готов запеть.
3
— Как хорошо погреться у огня, — сказал он. — Сразу оживаешь. Да еще в сухой одежде. Клянусь, добрые люди, вам, верно, и невдомек, как я вам благодарен, как благодарен.
И он подолгу тряс им руки.
— Сядьте, выпейте чаю.
— Никак не возьму в толк, и двух часов не прошло, как там, в море… — Он махнул рукой на маленькое, вроде иллюминатора, окно, пристально смотря на них широко открытыми глазами.
— Не волнуйтесь, прошу вас, просто пейте чай, — попросила Мэри.
Он кивнул и с жадностью набросился на еду, однако то и дело останавливался, словно стыдясь, оборачивался и окидывал их всех по очереди сияющим взглядом, а они учтиво кивали в ответ. «Простите меня, — повторял он, — простите». Он был не из речистых и не мог выразить переполнявшие его чувства. Чтобы не смущать его, Том Лин сел поодаль, а женщины нашли себе какие-то занятия в кухне. Тишину нарушали только стук разбиваемой яичной скорлупы, поскрипывание прялки да порывы ветра за стеной. И тут дверь задней комнаты приотворилась — тихо, так тихо, что никто и не услышал, — и не успели они опомниться, как Джон Спиллейн, в небрежно накинутой одежде, неловко остановился посреди кухни, глядя на спину моряка, низко склонившегося над столом. «Это мой сын, — только и смогла сказать мать. — Он уже спал, когда вы пришли».