Глаза Фемиды - [43]

В конце весенних каникул, когда все оказалось отлажено, Олег сказал себе - завтра. Для взлета он выбрал крутой берег за братской могилой у клуба рыбников: если разогнаться под уклон навстречу ве­тру, то мощности мотора для взлета должно хватить. А посадку со­вершать на ровном льду даже удобнее. Но о ней Олег старался не думать: главное взлететь, а дальше как-нибудь - снега кругом глубокие и мягкие, авось, выручат. Икары и Крякутные никогда о посадке не думают - их душа к небу рвется. О посадке, в самом другом смысле, положено другим мыслить и промышлять. Пока Тучин свой самолет строил и во сне на нем над Сургутом парил - это никого не трогало: еще неизвестно, что у него получится, может, и вообще ничего, а тог­да нечего и тревожиться. Но вот прошел слух, что самолетик вполне готов и может даже и полетит - тут уж, кому положено, забеспокои­лись: а по какому праву? И кто разрешил? И что это будет, если без позволения все летать начнут, куда они залететь могут? И надо ли советскому человеку на личных самолетах летать, когда для этого аэрофлот имеется - покупай билет и лети, если есть государственная необходимость. А просто так летать - это, знаете, чревато... Зачем летать, когда на рыбозаводе в путину рабочих не достает. Полетов нам в поселке еще не хватало... Знаем мы откуда эти гнилые ветерки к нам в страну заносит. В райкоме так порассуждали, посудили, да и дали соответствующее поручение начальнику райотдела.

Рыбаков взял под козырек и отправился исполнять.

Утром, накануне намеченного полета, в дом Тучиных пришел участковый. Осмотрел самолет, восхитился простотой управления и качеством отделки, покрутил пропеллер, еще раз восхитился, похвалил мастерство и терпение мальчишки и - опечатал двигатель. «Докажите, где взяли. А может, он краденый? Предъявите документы. Ах, из по­жарной части! Значит, все-таки государственный. За это статья, ребя­та». Сказал, оставил повестку и ушел с чувством выполненного долга.

Напрасно Олег потом доказывал, что мотор подаренный - не по­могло. Да и не могло помочь. Зато выяснилось, что в СССР суще­ствует закон, по которому любое летательное средство, прежде чем допустить к полетам, следует сначала разобрать и сломать, с целью испытания на прочность. На основе этого закона Тучинский самоле­тик сначала принудительно разобрали, а потом и поломали оконча­тельно, чтобы больше таких не делал. Душу мальчишке надломили, да еще и посмеивались: зачем Туче крылья? Через год ему в армию, а там эту дурь выбьют - на животе по грязи наползается. И райвоен­кому на ушко шепнули: чтоб только не в авиацию - строптив больно.

А строптивый мальчишка от мечты своей так и не отказался и по окончании школы отправился поступать на учебу на другой конец страны - аж в Прибалтику. Однако хотеть и мочь - не одно и то же. 

В Рижское авиационное училище Олег не прошел по конкурсу - не хватило одного балла. К тому же предпочтение отдавалось тем, кто отслужил в армии или отработал два года на производстве, особенно в авиации. Значит, надо отрабатывать - решил Тучин и по возвраще­нии пошел устраиваться в родной аэропорт, поближе к самолетам. А куда же еще?

Ему повезло: Тучина взяли на единственное вакантное место - за­правщиком. И то слава богу: теперь можно было вертеться возле ме­хаников, задавать вопросы пилотам и изучать самолет в натуре, а не по книгам и чертежам. К весне Олег вдруг осознал, что Аннушка, то есть Ан-2 ему так же понятна, как своя собственная, так и не взле­тевшая авиетка. Тем не менее, вечерами Олег зубрил математику и английский - готовился в летное училище. Ключи от неба в труде и постоянной учебе - это он уяснил для себя крепко. Второго провала не будет.

Но в мае, когда вскрылась Обь и пошли пароходы, ему пришла по­вестка от райвоенкома и пришлось явиться на призывную комиссию. Годен в железнодорожные войска - определила комиссия. На просьбу Олега зачислить его для службы в ВВС, военком отшутился: «Будешь летать. Только не по небу, а по рельсам. А какая тебе разница? Зна­ешь, наверное, песню: ...Ты лети, лети моя машина, эх сколько мно­го вертится колес. И какая чудная картина, когда по рельсам мчится паровоз. Рельсы ложить будешь от Тюмени и до Тобольска. А далее - везде. Чем и гордись».

Было бы чем гордиться: в стройбат на два года. Но с военкомом не поспоришь - как он сказал, так и будет. Пока с лопатой в руках Роди­не отслужишь, вся алгебра из головы вылетит, да и английский тоже. В стройбате другая математика: бери больше - кидай дальше. И язык другой: командный и матерный. В общем - прощай, мечта.

В расстроенных чувствах Олег отрабатывал последние дни до окончательного расчета и отправки команды. В один из дней из Хан­тов прилетела «Аннушка-гидровариант» и приводнилась на поплавки на плесе. Пришлось организовывать заправку из бочек прямо на воде, а заодно и охрану на ночь, если так можно называть майские ночи на севере. Как на самого младшего, эта сверхплановая нагрузка свали­лась на Олега.

А он и не протестовал: наедине с самолетом ему никогда не ску­чалось.

«Прощай, милая Аннушка! - приговаривал Олег, поглаживая шер­шавый от заклепок зеленый фюзеляж. - Долго мы с тобой не увидим­ся, если увидимся вообще. Видно и в самом деле: рожденный ползать -  летать не может. Обидно до самых слез...»