Глаз тигра - [20]

Быстрым взглядом окинув рубку, я посмотрел на переднюю палубу — туда, где все еще стояли трое, сбившись вместе у якорей. Джимми Норт отчаянно пытался снова надеть свой акваланг. На лице его застыло выражение ужаса и гнева, а голос звучал пронзительно. Он что-то кричал Матерсону.

— Вы грязные, мерзкие убийцы! Я нырну и отыщу его. Я вытащу его тело и, да поможет мне Бог, еще увижу, как вас отправят на виселицу.

Даже в моем плачевном положении я не мог не почувствовать прилив восхищения мужеством этого парня. Сомневаюсь, чтобы он догадывался, что и ему была уготована та же участь.

— Это же убийство, хладнокровное убийство! — крикнул он и повернулся к перилам, поправляя на лице маску. Когда Джимми оказался к ним спиной, Матерсон взглянул на Гатри и кивнул. Я попытался криком предупредить его, но из моего горла донесся лишь хрип. Он поднес дуло своего огромного сорок пятого к основанию его черепа, и резиновый капюшон поглотил звук выстрела. Голова Джимми дернулась, пробитая насквозь тяжелой пулей. Она вышла сквозь стекло его маски, разнеся его вдребезги. Сила выстрела повалила Джимми на бок, и он с шумом упал в воду. Затем наступила тишина, в которой звуки ветра и воды казались эхом погремевших выстрелов.

— Он потонет, — спокойно произнес Матерсон. — На нем был пояс для погружения. А нам бы не мешало заняться поисками Флетчера. Я бы не желал, чтобы его выбросило где-нибудь на берег с пулей в груди.

— Он увернулся, этот ублюдок, я не смог уложить его на месте, — возразил Гатри, и я больше ничего не расслышал. У меня подкосились ноги и я плашмя растянулся на палубе. Меня тошнило от шока и ужаса, от струящихся потоков крови.

Я видел смерть в разных жестоких обличьях, но то, как погиб Джимми Норт, потрясало. Внезапно у меня осталось единственное желание, которое я обязан был выполнить пока собственная жестокая смерть не унесет меня.

Я принялся потихоньку пробираться к дверце отделения. Белая палуба простиралась передо мной, как пустыня Сахара, и постепенно я начал ощущать свинцовую руку тяжкой усталости на моем плече. Вскоре я услышал их. шаги по палубе надо мной и приглушенный звук их голосов. Они возвращались на нижнюю палубу.

— Секундочек десять, ну, прошу тебя, Господи! — прошептал я. — Больше мне не надо! — хотя и знал, что все напрасно. Они попадут в рубку раньше, чем я открою задвижки, но все равно я упорно подтягивал себя вперед.

На мгновение их шага замерли, затем послышались вновь. Они остановились на палубе, чтобы поговорить, и я моментально почувствовал облегчение, достигнув дверцы машинного отсека. Теперь я сражался с задвижкой. Казалось, она застряла навечно, и я понял, как ослаб. Но сквозь слабость я чувствовал, что злость возвращает меня к жизни. Я дергал задвижки и бил по ним, и наконец они отлетели. С трудом превозмогая усталость, я поднялся на колени. Новые капли алой крови брызнули на пол, когда я наклонился над дверцей. «Подавись собственной печенкой, Чабби», — подумал я невзначай и поднял дверцу. Она поднялась чертовски медленно, неимоверно тяжелая для меня, и я ощутил новые стрелы боли, пронзившие мне грудь там, где рвались раненые ткани.

Упав на живот, я отчаянно пытался нащупать приклад карабина. Наконец, мне удалось ухватиться за него правой рукой. Я устало потянул карабин, но он, казалось, намертво застрял в петлях и не поддавался моим усилиям.

Заслонка с тяжелым грохотом упала назад, и в тот же момент голоса на палубе смолкли. Я представил, как они прислушиваются.

— Давай сюда! — раздался громкий крик, и я узнал голос Матерсона.

В то же мгновение послышался топот бегущих ног, приближающихся к рубке.

— Иисус, вся палуба в крови! — орал Матерсон.

— Это Флетчер! — вторил ему Гатри. — Он вернулся через корму!

И тут мне удалось вытащить карабин из петель. Я едва не уронил его внутрь машинного отсека, только чудом удержав в руках, и перевернулся.

Я присел, держа карабин на коленях, и прижал спусковой крючок большим пальцем. Пот и соленая морская вода текли мне в глаза, мешая смотреть — я впился взглядом в дверь рубки. Матерсон вбежал, сделав несколько шагов, прежде чем заметил меня. Он остановился и, открыв рот, уставился на меня. Его лицо горело от возбуждения, он поднял руки, будто пытаясь защитить себя, и я поймал его на мушку. Бриллиант на его мизинце весело подмигнул мне. Я поднял карабин с колен одной рукой, и его тяжесть показалась мине невыносимой. Как только дуло поднялось до колен Матерсона, я нажал на спуск. С непрерывным оглушающим ревом карабин выплюнул целый рой пуль. Отдача вскинула дуло, и пули прошили тело Матерсона от живота до груди. Они отбросили его назад, к стенке, вспоров его как рыбу, чьи кишки можно выпустить одним движением ножа. Казалось, он начал танцевать резкую, гротескную джигу.

Я знал, что нельзя стрелять до последней пули — мне предстояло еще разделаться с Гатри, но заставить себя сдвинуть палец со спускового крючка я не смог, пули продолжали рвать тело Матерсона, разнося в щепки деревянную обшивку рубки. Внезапно я отпустил палец. Поток пуль иссяк, и Матерсон тяжело рухнул вперед. В рубке пахло порохом и кровью — это был тяжелый, сладковатый и липкий запах.