Глаз сокола - [13]
Но Пирре не было дела до Солнца: пусть лучше Эхо вернется к ней.
Когда Усерреф ушел внутрь, Пирра поднялась на наблюдательный пост. Облака клубились над скалами, на склонах стояли безмолвные сосны. Раздавался приглушенный гул водопада, а за стеной воды скрывалась высокая, мрачная каменная стена. Девочка снова осталась одна, запертая в ловушке в нескончаемых серых сумерках.
Без Эхо в комнате Пирры стояла звенящая тишина. С изголовья кровати свисали остатки голубиного крыла, а на полу стояло глиняное блюдце для воды. Эхо не обращала на него внимания: Усерреф говорил, что соколы пьют редко. Но Пирре трудно было в это поверить, и она все равно его выставляла.
Рядом с блюдцем лежал катышек из мышиной шерсти и костей: Эхо срыгнула его перед тем как улететь. Пирра наклонилась за ним и положила в мешочек для амулета. И вдруг пол под ней накренился; Пирру охватила внезапная слабость, ее колени подогнулись, и девочка упала.
В себя она пришла уже на кровати. Усерреф укутывал ее овечьими шкурами, а Силея грела над жаровней миску.
Яркое сияние углей било по глазам.
– Что со мной случилось? – с трудом выговорила она.
– Да так, пустяки, – вполголоса ответил Усерреф. – Всего лишь простыла на морозе.
Но нет, это не пустяки. Голова у Пирры раскалывалась, ее кидало то в жар, то в холод.
Когда Пирра проснулась снова, все ее тело болезненно ныло, зубы клацали, а в голову будто вонзались раскаленные иглы.
Усерреф сидел на полу, скрестив ноги. Он раскачивался и бормотал себе под нос египетские заклинания. Усерреф снова надел льняную юбку, а на его голой груди Пирра заметила амулет под названием уаджет: священный глаз бога с соколиной головой, которому поклоняется Усерреф. Зимой он учил Пирру своему языку, и теперь она разобрала несколько фраз: «Моему птенцу жарко в гнезде… к ней летят черные семена недуга… Всевидящий, пусть их пронесет мимо…»
Пирра зажмурилась, но от этого голова закружилась еще сильнее. Она проваливалась в темный водоворот…
Теперь над Пиррой склонился Гилас: взлохмаченные светлые волосы спадают на лицо, взгляд угрюмый.
– Куда делась Разбойница? – возмущался он. – Я ее тебе доверил!
– Я ее потеряла, – пробормотала в ответ Пирра.
– Вечно одно и то же! – стал сокрушаться Гилас. – Завожу друзей и сразу их теряю! Но на этот раз виновата ты!
«При чем тут я?» – хотела спросить Пирра. Гилас не потерял ее, а отослал прочь.
Но Пирра так ослабела, что даже шевелить губами не было сил, да и голова болела просто невыносимо. Пирра хотела попросить у Гиласа прощения за то, что не уследила за Разбойницей, но стоило ей вглядеться в его лицо, как мальчик превратился в Силею. Рабыня сжимала в руках миску, над которой поднимался пар, и тряслась от страха.
– Я к н-ней не п-притронусь! – прозаикалась Силея. – Иначе т-тоже з-заболею!
– Дай мне, – рявкнул Усерреф.
Отобрав у Силеи миску, он обмакнул кусок ткани в какую-то жидкость и стал осторожно обтирать Пирре лицо. Она застонала. Усерреф отставил миску в сторону и принялся легонько водить прохладными пальцами по ее шее и подбородку, будто что-то нащупывал.
И тут Пирра с ужасом поняла, что он ищет: чумные язвы.
8
Гилас издали разглядывал дом земледельца: пришла сюда Чума или нет? Белых отпечатков ладоней не видно, маленьких приземистых гноеедов тоже. Рискнуть или нет? Поискать в доме что-нибудь съестное или идти дальше в Горы?
Пирра там, в Така Зими. Так сказала Горго. Вот только где это самое Така Зими? Над головой у Гиласа покрытые снегом вершины, испещренные глубокими лесистыми ущельями. Попробуй угадай, где искать Пирру. Может, девочки и вовсе в живых нет. Если Чума убила саму Верховную жрицу Яссассару, то ее дочери уж точно не уцелеть.
И все же пути назад нет. Гилас отправил Пирру на Кефтиу. Он виноват в том, что ее держат взаперти в Така Зими.
Три дня Гилас брел по кишащей призраками равнине. Когда-то этот край был богатым и многолюдным, теперь же посеревшие от пепла деревни стояли заброшенные: в них остались только неуловимые разгневанные духи, ищущие то, что потеряли.
Гилас видел их не всегда. Бывало, он замечал, как птица или лиса спасались от опасности, неразличимой глазом, но иногда у Гиласа начинал ныть висок: это что-то вроде предупреждения. Сердце сразу сжималось от страха, и вот сбоку начинала маячить тень. Ну почему он вдруг начал видеть духов? Может, потому что приплыл на Кефтиу? Или из-за Чумы? Но как бы там ни было, отныне они ему являлись. Только этого не хватало!
А еще Гилас до дрожи боялся Чумы. Три дня он держался лесов: строил шалаши из веток, часто просыпался и проверял, не проступила ли на теле чернота. Чтобы отогнать болезнь, Гилас наносил на лицо порошок из мелколепестника и серы, который дала ему Горго, и тер кончики пальцев куском пемзы от Перифаса.
– Чума проникает внутрь через бороздки на пальцах, – пояснил тот. – Три их посильнее. Тогда у тебя прибавится шансов уцелеть.
Время от времени Гилас встречал других оборванных странников, но стоило ему спросить, где Така Зими, как люди тут же пускались наутек. Наверное, принимали его за призрака. В вечных сумерках не разберешься: привидения не отбрасывают тени, но без Солнца не видно, у кого есть тень, а у кого нет.
