Раздался ужасающий звук.
В нем смешалось все: пение стали и звон разбивающегося камня, вопль отчаяния и яростный боевой клич, в котором звучало обещание мести…
Алмаз изменил цвет. Он покраснел, налился темной кровью. Сияние, исходившее из камня, сделалось багровым, по золотому телу богини потекли кровавые потоки.
Шатаясь, она сделала еще несколько шагов, нагнулась в последней попытке схватить киммерийца — и застыла.
Золото начало стремительно тускнеть, покрываться пыльным налетом. Багровый цвет сменился коричневым, алмаз во лбу статуи погас, как гаснет око хищной птицы после того, как в нее вонзится стрела. Голос, выходивший из чрева статуи, сделался глухим, а затем и вовсе замолчал.
Еще несколько мгновений — и золотая статуя исчезла. Вместо нее перед Конаном лежала гора сырой бесформенной глины.
Где бы ни находилась сейчас сущность богини Кали, на этой поляне, в сердце вендийских джунглей, подле старого заброшенного храма, ее явно больше не было.
Гафа и Фридугис, помедлив, выбрались из своего укрытия и приблизились к киммерийцу. Конан повернулся навстречу им.
— Вот и все, — с нарочитой небрежностью молвил варвар. — А говорят, будто на богов управы нет. Добрая сталь победит все что угодно. Я всегда это утверждал, клянусь Кромом!
Фридугис не знал, смеяться ему или плакать.
— Мы спасены! — проговорил наконец бритунец. — Конан! — Он с неожиданной опаской посмотрел на киммерийца. — Я не помню… мне кажется сейчас, что я совершил по отношению к тебе предательство… Если это так, то…
Конан пожал плечами.
— Полагаю, ты сам не понимал, что делаешь. Эти боги бывают на удивление назойливы. Заберутся в твои мысли и начинают помыкать свободным человеком, точно рабом. Забудь.
— Да я еще и не вспомнил — как мне забыть? — засмеялся, наконец Фридугис. Усталость навалилась на него, и бритунец уселся прямо на землю. — Я бы поспал, — сказал он. — Да, кажется, нам лучше поскорее уйти отсюда. Только соберем сокровища.
Конан и Фридугис принялись оглядываться по сторонам. И в самом деле! Ведь здесь должны сверкать изумруды, рубины, топазы, сапфиры, другие чудесные самоцветы, и ограненные, и гладкие, лишь слегка отполированные… Где же они?
— Глянь в корзине, — посоветовал Конан. — У меня почему-то дурное предчувствие.
Гафа, повинуясь жесту бритунца, принес корзину, где прежде хранилась сокровищница Кали.
Точнее — часть ее сокровищницы, ибо основные богатства, вероятно, скрывались в местах, недоступных человеку.
Фридугис схватил корзину и перевернул ее. На траву высыпалась все та же глина…
Конан развел руками.
— Что ж, боги на то и боги, чтобы насмехаться над людьми! — философски заметил киммериец. — Я не встречал еще богов, которые играли бы честно с нами, простыми смертными. Будь я богом, я бы, наверное, поступал бы точно так же. Устанавливал бы правила — и изменял бы их по собственному усмотрению.
— В конце концов, — усилием воли справившись с болезненным разочарованием, проговорил Фридугис (голос его звучал на удивление ровно и спокойно!), — богиня Кали ничего мне не обещала. Она лишь требовала назад свое имущество, только и всего.
Конан покосился на Фридугиса, крайне недовольный тем обстоятельством, что бритунец слишком быстро обрел былую невозмутимость и даже не обратил внимания на скрытую похвальбу варвара: он-де, Конан, не раз общался с богами и изучил их повадки как никто другой!
Зато Гафа отреагировал иначе. Робко коснувшись плеча варвара, он проговорил:
— Ты видел и других богов, господин?
— Видел — и ничего хорошего они собой не представляли, — буркнул Конан. — Кстати, я тебе не господин. Твой хозяин — вот он, Фридугис. А лично я не намерен обременять себя прислугой. Другое дело — бритунец. Ему, кажется, просто необходим человек, способный починить ему штаны или почистить сапоги.
Фридугис мельком оглядел свою одежду, выразил согласие с предложением Конана.
— А кроме того, я унаследовал тебя вместе с алмазом после бедняги Хейрика, — добавил Фридугис, хлопая бедного Гафу по плечу. Он видел, что вендиец совершенно растерялся, но что такое огорчения человека, сто зим просидевшего в теле медного идола, по сравнению с расстройством богатого чудака, только что утратившего несметные сокровища Кали!
* * *
Путники расставались спустя месяц возле моря Вилайет. Фридугис с Гафой направлялись дальше на запад, в Бритунию. Фридугису не терпелось засесть за работу: план будущего трактата уже полностью сложился у него в голове. По правде говоря, Фридугис успел утомить Конана своими восторженными рассказами о том, как будет в грядущем сочинении подана тема оживающих идолов, и под каким неожиданным углом Фридугис намерен смотреть на проблему неприязни к чужестранцам в маленьких городках Вендии.
Гафа не отходил от Фридугиса ни на шаг: словно боялся, что его бросят по дороге за ненадобностью. Конан замечал потуги бедного вендийца быть полезным и сообразительным; Фридугис же не обращал на страхи своего нового слуги никакого внимания.
В конце концов, при расставании Конан сказал Гафе — уже наедине:
— Перестань бояться. Даже если Фридугис выгонит тебя, ты не пропадешь. Кругом живут люди. Всегда найдется работа, а не сумеешь работать — сумей украсть. Дело нехитрое.
