Глаз дракона - [94]

В 14:45 он выключает магнитофон и снимает наушники. Пот липкими полосками налип вокруг ушей. Впервые за пять часов он слышит шум машин на улице. Музыку через стену. Спор на улице внизу. Всё как обычно, но воспринимается по-новому, громче. Он выходит в Народный Парк. Группы толстых девушек репетируют танец для празднования Нового Года. Синие трусики мелькают из-под красных трико. Влажные пятна подмышками. Улыбки прилипли к губам, жадно втягивающим воздух. Он ест мороженое, пьёт чай… испытывая постоянное нервическое желание вернуться к плёнкам. Остаток дня и весь вечер он слушает гул усталых голосов и перемотку тишины. В плёнках есть большие пробелы… пустые дни совпадают с периодами, когда Е Ян уезжала из страны по делам.

Наступает ночь, фары движутся по дальней стене квартиры. Прикончена очередная пачка «Панда Бренд». Пепельница переполнена. Каждой сигаретой, прежде чем раздавить окурок, он выжигает дырку в пачке. Грубая форма звезды… пятиконечной звезды.

— Привет, малыш, как дела? Я в пять-тридцать прилетаю самолётом из Сяньяна. Я там так вымоталась, можешь меня встретить?

Двадцать четвёртое октября, 13:35… впервые он слышит голос Бобби. Жвачка и красная пыль Сянь. Пиао слушает ещё час; сонливость наливает его веки свинцом. В полночь он ложится спать на два с половиной часа. Чтобы придти в себя, набирает в раковину ледяной воды. Держит лицо под водой, пока лёгкие не начинают гореть огнём… нос, щёки, веки немеют от холода.

Включает магнитофон, плёнка медленно перематывается с одной бобины на другую. Звонок за звонком… они теперь болтают всё время, потому что Бобби вернулся в Шанхай, в Фудань. Но всегда осторожно выбирают темы для разговора. Бобби никогда не говорит о работе. Е Ян никогда не говорит о работе. Они знают, что их пишут? Может, они договорились, как не засветить свои незаконные дела?

На плёнках нет ничего, что позволило бы запихнуть их в сухое и прохладное место. Ничего, что заслуживало бы смерти.

Утреннее солнце пригревает. Оно похоже на персик, который переехало колесо грузовика, оно болтается на небе оранжево-жёлтой кляксой. Пиао стирает и меняет бельё и рубашку. Натягивает китель, застёгивает на груди… незнакомый кашель, новый в его репертуаре, разрывает лёгкие. Простыл, или выкурил слишком много сигарет? Как бы то ни было, от свежего воздуха становится только хуже. Он останавливается у магазина лапши, заходит туда позавтракать… миска рисового супа, маринованные овощи, макароны с томатной пастой. Его по-прежнему знобит, руки сложены на груди, чтобы согреться, когда он идёт в парк напротив. Не испытывает от упражнений никакого удовольствия, но делает их потому, что вроде бы как надо. Под деревьями старики занимаются тай цзи цюань. Медленные, размеренные движения. Семидесятилетние бездомные коты высматривают жертву. Чувствуя себя больным, Пиао отправляется назад, домой. По дороге берёт пару Цинтао.

Через несколько часов, много оборотов бобин, после записанных разговоров и телефонных звонков… вырисовывается словарь. Пиао выписывает его среди каракулей и сигаретного пепла. Снимает наушники, и, глянув на часы, злится на себя. Восемь часов подряд, без перерыва. Стену записанных на плёнку слов прерывают только потоки чая; его язык покрылся танином, горьким, как воскресенье без детей. Он умывается, возвращается за стол, съедает подсохшее пирожное. Коричневые крошки падают на записную книжку, на слова… «обычное место». Соотносится с… «подарок готов». «Подарок можно забирать».

«Прислали деньги за продукты».

«Фургон приедет сегодня к магазину за продуктами».

Ранний декабрь, начинается шквал подобных разговоров между Е Ян и Бобби. На плёнке появляется третий американский голос… Хейвуд? Звонит подтвердить, что… «подарки отремонтировали. Времени ушло больше, чем мы ожидали». И «скажите хозяину, что их вышлют в ближайшие два дня». Постоянные отсылки к фургону, который привезёт, или наоборот, заберёт… Цинде… курьер? Старший следователь рукой обмахивает записную книжку, крошки пирожного водопадом летят на пол. Разговоры идут отдельно, как цепочка иногда буквально из пары слов, звучащих достаточно естественно и невинно. Но если сложить их в контекст, поставить рядом с парой дюжин подобных разговоров в течение буквально нескольких недель… появляется система. Совершенно другое ощущение. Пиао теперь видит в них то, чем они и являются — неуклюжий и незамысловатый код. Полированный шпон на гниющем дереве.

— Ma… с Рождеством тебя.

В ответ голос Барбары летит над бурей помех на линии. Они говорят про индейку, подарки, снег. Даже в ярости электронной атаки Пиао слышит, что Барбара готова расплакаться в конце каждого предложения. В начале января начинается очередная лихорадка звонков, следующая — в середине месяца. Снова партия подарков. Снова надо забрать и доставить продукты.

Плёнка наматывается на сталь. Левая катушка пустеет, правая хвостом плёнки подметает стол. Пиао заряжает последнюю бобину, включает магнитофон… уши забиты словами, рот — пирожным. Другая плёнка. Другая атмосфера. Слишком другая. Проверяет наклейку. Между началом новой плёнки и концом предыдущей прошло две недели.