Главный университет. Повесть о Михаиле Васильеве-Южине - [41]

— Звучит.

— Надюша, а тебе нравится? В самом деле, ныне столько Васильевых в революцию пошло, что надо ведь отличать одного от другого. Итак, милостивый государь, не последует ли возражений с вашей стороны?

— Очень метко, Владимир Ильич. Ведь я действительно Южин. Мой прадед захватил в плен кабардинку во время военного похода и женил на ней моего деда, так что есть в Васильевых южная кабардинская кровь.

— И природа вашей воинственности теперь понятна, — заметила Надежда Константиновна.

— Вот видите. Но мы не за кабардинскую кровь вас Южиным нарекаем, а за бакинские дела. Я немного слышал, но мне хотелось бы о них узнать побольше. Как там Бакинский комитет, как наша типография, как распространяется «Искра»? Скажите, пожалуйста, это не вы ударились в публицистику? Не ваш ли фельетон я читал в газете «Баку»?

— Мой, Владимир Ильич…

— А я и не сомневался. Здорово вы о муравьях. Образно и точно. Ну-с, я рад, дорогой товарищ Южин, что нашего брата литератора прибыло. Я тут уже усадил за работу и Воинова, и Луначарского, и Воровского, и даже Литвинова приходится отрывать от его непосредственных обязанностей по связям с иностранными комитетами. Так что готовьтесь к письменным и устным- выступлениям. И главная ваша тема — наши бакинские дела.

— Володя, давай сначала поужинаем. Тем более, что наш ужин много времени не займет…

Яичница у Надежды Константиновны действительно получилась знатная — не слишком зажаренная и потому мягкая и нежная.

— Знаете, — признался Михаил, — я словно в деревне побывал, в нашем южном Ставрополье, уж очень эта яичница приготовлена по-русски.

— И по-русски, и по-крупски, — уточнил Владимир Ильич.

— Я уже привыкла к этим комплиментам, — спокойно сказала Надежда Константиновна. — Если всякий раз готовить одно и то же блюдо, невольно станешь специалистом…

Недолгий ужин прошел за веселыми шутками, и к концу этой немудреной трапезы Михаил чувствовал себя своим человеком в этом доме…

В этот вечер Владимир Ильич подробно расспрашивал о бакинских делах, особенно о настроениях пролетариата на нефтяных промыслах. Михаил Иванович рассказывал и о знаменитой бакинской нефти, и о невиданных прибылях нефтепромышленников, об ужасающих условиях труда и жизни рабочих.

Ленин слушал не перебивая, лишь изредка переглядываясь с Ольминским, взглядом подтверждая какие-то давние, уже известные Галерке мысли.

Но особенно оживился Владимир Ильич, когда речь зашла о позиции меньшевиков, о братьях Шендриковых, их неприглядной роли в бакинских делах, и прежде всего в декабрьской всеобщей стачке.

— Вот-вот. Об этом непременно расскажите в своей лекции. Пусть наши златоязыкие меньшевики порадуются плодам своих раскольнических деяний. Пусть увидят, как их последователи в Баку вредят делу рабочего класса. Готовьтесь, товарищ Южин, вероятно, в майские праздники и выступите с докладом или рефератом — как вам будет угодно. И о резне расскажете.

Владимир Ильич встал, прошелся по комнате и остановился, глядя в окно.

— Это ужасно, это ни с чем не сравнимо. Один пролетарий убивает другого только за то, что он другой национальности. Искать выход из своего рабства в убийстве такого же несчастного, как и ты, — что может быть более жестоким и нелепым!

Он стоял бледный и строгий, совсем не похожий на того Ленина, которого Михаил наблюдал при знакомстве. Надежда Константиновна задумчиво сказала:

— Все это действительно жутко и страшно и у каждого честного человека должно вызывать гнев и возмущение.

Михаил Иванович не представлял себе, что первый его доклад в канун первомайских праздников перед русской социал-демократической эмиграцией вызовет такой интерес — послушать его пришли и большевики, и меньшевики. Тут были и Мартов, и Максимов, и Юсов, — словом, маленькой группе большевиков трудно было бы тягаться с ними, если б завязался какой-либо спор.

— Вы все-таки вверните пару слов насчет предательства меньшевиков, — шепнул ему на ухо Галерка. — Вот писку-то будет.

— Потоньше, Михаил Иванович, — посоветовала Надежда Константиновна, — пусть эти интеллектуалы взовьются в поднебесье…

Владимир Ильич представил оратора:

— Сегодня с рефератом о бакинских событиях и мусульмано-армянской резне в феврале нынешнего года выступит член Бакинского комитета РСДРП товарищ Южин…

Легкий шумок прошел среди присутствующих: «Южин? Кто такой Южин?..»

— Уточняю: Михаил Иванович Васильев-Южин, один из наших активных боевиков на юге России. Впечатления его непосредственны и свежи. Он сам был основным оратором на митингах в Баку. Я думаю, и нам всем полезно будет послушать о том, что происходит сейчас в одном из крупнейших пролетарских центров России.

Васильев заметно волновался. Ему не впервой было выступать перед самой различной аудиторией. Он слыл горячим пропагандистом, хорошим оратором. Но никогда еще перед ним не было таких слушателей, как сейчас: в зале были Ленин, Луначарский, Ольмипский, Боровский. Напротив него сидел Юлий Мартов, этот признанный лидер меньшинства. Было от чего волноваться.

— Уважаемые товарищи по борьбе! Владимир Ильич представил меня как одного из участников событий, происшедших недавно в Баку. Уточню: одного из рядовых участников… Я приехал в Баку из Мелитополя почти два года тому назад — в сентябре 1903-го. Но активно и по-настоящему деятельно Бакинский комитет начал работать лишь в следующем, 1904 году, когда к нам прибыли такие преданные революции товарищи, как Александр Митрофапович Стопани, Алеша Джапаридзе, Цецилия Зеликсон-Бобровская, товарищ Ефрем.