Главный бой - [46]

Старик закряхтел, повернулся к Тарильду:

— Э… э… хоть ты малость и похож на моего брата, но все же… э… Ты в самом деле отдал ей бумагу?

— Ну конечно же! — закричал Тарильд в отчаянии. — Правда!

Старик повернулся к жене:

— Он говорит, что отдал. Ладно, брось шутить. Отдай ту запись.

Женщина закричала визгливым голосом:

— Да ты рехнулся? Если бы это в самом деле был мой племянник, разве я не прижала бы его к своему сердцу? Что мне с его клочка телячьей кожи? А это разбойник, убивец!.. Он всех нас зарежет!

Старик в растерянности развел руками. Старуха внезапно как коршун бросилась на Тарильда. Оказывается, все это время прятала за спиной тяжеленную скалку, Тарильд не успел опомниться, как голова загудела от тяжелого удара. Он пытался объясниться, оправдаться, но злобная старуха била с неожиданной силой. Он отступал, пятился к дверям, а когда повернулся и хотел выскочить, она нанесла такой удар по затылку, что он вылетел с крыльца, как выброшенный могучим пинком нашкодивший щенок, упал и растянулся на твердой земле.

Сквозь грохот в голове слышал визгливый крик, обвинения. Перед глазами было темно. Сильные руки грубо ухватили за плечи, его проволокли через двор, потом он летел как птица, снова ударился о твердое. Слышно было, как захлопнулись ворота, глухо бухнул задвигаемый в петли тяжелый брус.

Он почувствовал, что задыхается от рыданий. Слезы смешивались с кровью, он беззвучно рыдал, уткнувшись лицом в землю. Слышались голоса, шаги, мимо проходили люди, он видел только сапоги и лапти, его опасливо обходили по широкой дуге.

Наконец над головой прогремел могучий голос:

— Э, парень… негоже мужчине захлебываться в соплях и слезах. Что хоть случилось?

Перед ним стоял здоровенный огненно-рыжий мужчина поперек себя шире, брюхо свисает поверх ремня, грива рыжих волос на плечах, длинные усы опускаются на широченную грудь. Он стоял над Тарильдом, засунув большие пальцы рук за ремень, тоже широкий и покрытый булатными пластинами, рассматривал распростертого парня с брезгливым сожалением. Кисти его рук, как заметил внезапно Тарильд, почти втрое шире, чем у обычного человека, а ноги — колонны, на которых можно поднять весь терем.

— Меня зовут Тарильд, доблестный богатырь, — пролепетал Тарильд.

По глазам рыжего понял, что угадал, тот не из простых, те пугливо обходят обоих, и, привстав, торопливо рассказал, что с ним случилось, как своими руками отдал единственное, чем мог доказать свою правоту, а теперь хоть в реку головой…

Богатырь хмыкнул:

— Да… попался ты, парнишка. Вставай, вставай! Ишь, разлежался. Меня зовут Фарлаф. Я известен во многих странах своими великими подвигами и мудростью, но я бы не взялся так вот с ходу тебе чем-то помочь. Давай зайдем к нашему князю. В свое время я много ему передал как воинского умения, так и великой мудрости, а ученик он оказался не самый тупой…

— К князю? — удивился Тарильд. — Я не осмелюсь беспокоить князя по такому пустяковому личному делу!

— Ничего, — успокоил Фарлаф. — Он от этого не поглупеет… хоть на часок отвлечется от беспробудного пьянства.

— Пьян… Ваш князь пьет?

— Великий князь! — усмехнулся Фарлаф. — Пьет, как конь после долгой скачки. Тут даже я не могу угнаться, а это, сам посуди, надо уметь…

Он хлопнул его по плечу, Тарильд едва не ушел в землю, как гвоздь в мягкую глину, рука богатыря как бревно. Та же рука повлекла за собой, Тарильд едва перебирал ногами, по обе стороны замелькали дома, терема, затем огромные врата, одетые в дорогие доспехи воины, один другого выше и массивнее.

Когда он опомнился, рыжий богатырь уже втаскивал в богатые покои. Посреди зала огромный стол, потрясенный Тарильд увидел целую крохотную страну с реками, горами, лесами и степями. Города заметны как колечки из бревен, а сами бревна на этой удивительной игрушке заменяли коротко подстриженные стебельки пшеницы.

Высокий человек, склонившись над рельефной картой, всматривался сверху, как бог над крохотным миром. Руки широко расставлены в стороны. Он нависал, взгляд темных глаз блуждал между рек и гор. Чисто выбритая голова блестела, а длинный черный клок волос, небрежно заброшенный за ухо, свисал, как ядовитая змея.

При стуке дверей он выпрямился, поморщился. Пронизывающие глаза уперлись в Тарильда с такой силой, что он ощутил в груди сильнейшее жжение. Лицо странного человека было необычное, острое, как лезвие боевого топора, хищное, как у большой опасной птицы, как бы летящее вперед. Тарильд ощутил трепет, в человеке кипело страшное нетерпение, смысл которого был непонятен. Он ощутил себя маленьким и ничтожным и возжалел, что бесцеремонный богатырь приволок его к такому человеку.

— Вот, княже, — возгласил Фарлаф. — Послушай его историю. Может быть, сделаешь что-нибудь. Я бы сам в два счета решил его дело, мне это раз плюнуть, но ты ж сам такие штуки любишь!..

Князь — а это явно был князь — вперил в несчастного Тарильда сверкающий яростью взор:

— Что это за червяк? Зачем ты его приволок?

— Говори, — толкнул Тарильда грубый Фарлаф.

Заикаясь, едва не теряя сознание от страха, Тарильд проблеял все, что случилось с его отцом здесь, на родине, потом на чужбине, и, наконец, как он прибыл с драгоценным пергаментом и что из этого вышло. Он чувствовал, что говорит скомканно, путается, в конце концов сбился и умолк, чувствуя свое полнейшее ничтожество.