Глава 23 - [9]

Неизвестно, сколько он находился между жизнью и смертью. Для санитарного инспектора состояние обморока просто выпало из осознания. Боль оставалась болью, только в ней теперь были чьи-то голоса. Санитарный инспектор все ещё не был в состоянии их разобрать.

Спустя вечность или мгновение, чувство времени у него отсутствовало напрочь, санитарный инспектор почувствовал губами край чашки и сделал осторожный глоток. Это было то, что надо. Приятно горячая терпкая жидкость. Он жадно выпил весь напиток. По телу прошла тёплая волна. В голове немного прояснилось. Вакханалия сменилась низким монотонным гулом, который уже можно было терпеть. Один глаз приоткрылся, и он смог разглядеть сквозь мутную пелену низкий потолок, тусклую лампочку и грязные серые стены. Скорее всего, подвал. Он лежал на куче прелых тряпок, но мучила его не вонь тряпья, а резкий неприятный запах, который шёл из глубины памяти, и был частью какого-то мрачного неприятного воспоминания, свернувшегося калачиком на краю подсознания, и теперь почему-то терзавшего его своей вонью. Нос же, как, впрочем, и всё остальное практически не работал.

Санитарный инспектор попытался приподняться, но сильная боль снова заставила его откинуться на своё ложе.

– Да ты лежи, не рыпайся. Радуйся, что жив остался, – услышал он (ещё было непонятно мужской или женский) голос. Голос продолжал что-то говорить, но каждое последующее слово становилось все тише и неразборчивей, словно говорящий удалялся от санитарного инспектора.

Он понял, что спал только когда проснулся. Самочувствие было намного лучше. Глаза открылись, шум в голове исчез. Тело почти не болело, но было ватным и не хотело ещё слушаться. Он мог думать в первый раз с тех пор… Он попытался сесть. Получилось, правда, с большими усилиями, но получилось.

То, что он принял за комнату, оказалось заброшенным давным-давно туннелем. На стенах ещё оставались кое-где следы коммуникаций. Горели редкие тусклые лампочки, но об этом уже, скорее всего, позаботились его обитатели.

Тут же на полу в нескольких шагах от него сидели люди. Они что-то ели, оживлённо беседуя.

– А, проснулся… Иди к нам, – сказал один из обитателей туннеля.

Санитарному инспектору дали тарелку с бесцветной однородной массой. На вкус это месиво оказалось даже вкусным, тем более что оживающее тело требовало своего. Ели молча. Затем собрали тарелки и разлили по чашкам уже знакомый санитарному инспектору напиток. За выпивкой начались разговоры.

– Ты кто? – спросил его горбун, сидящий напротив. Всю трапезу он бесцеремонно пялился на санитарного инспектора.

– Денис Паркин, – ответил санитарный инспектор. Он решил не афишировать свою принадлежность к ГСИ.

Обитателей тоннеля звали Шланг, Кэмэл, Петрович и Носатый. Больше всего они походили на семью приведений за городом. Всклокоченные, небритые, в мешковатых однообразно-бесцветных тряпках с болезненными лицами, они словно сбежали из ночных кошмаров.

Шланг был самым молодым. Своё прозвище он получил за феноменальную способность уклоняться от любой работы. Больше всего на свете он терпеть не мог работать, а в остальном был неплохим парнем. Иногда бывал и полезен. Никто так как он не мог найти способ сделать что-либо с минимумом усилий, поэтому ему позволялось заниматься любимым делом – смотреть на работающих друзей. Он как бы между делом мог подкинуть идейку или дать ценный совет, так что его леность окупалась сполна. Невидимкой он стал после аварии, в которую попал по чужой глупости, и погиб бы, не окажись рядом Петровича.

Кэмэл получил своё прозвище из-за горба и постоянной привычки плеваться. Он был призраком от рождения. Его мать – нищенка и алкоголичка жила в подвале заброшенного дома, где и родила своего ненаглядного. Родился он нормальным, а горб получил ещё в раннем детстве, когда мать его уронила спьяну на пол. Все тогда думали, что помрет, а он выжил, но остался калекой на всю жизнь. Всё своё детство он провёл в том же подвале, так ни разу не выйдя на свет божий. Он бы и дальше там сидел, если бы нищенка в один прекрасный момент не пропала без вести. Ушла на промысел и не вернулась. Наверно околела где-то под забором. Какое-то время в нем боролись страх и голод, но голод оказался сильней. Пришлось выбираться на улицу. Днем он прятался, а по ночам совершал набеги на помойки окраин, и попал бы под пулю, если бы опять-таки не Петрович, который, добрая душа, приютил и его.

О Петровиче было известно только то, что он – Петрович, что он – долгожитель. Он всегда жил в этом туннеле, и что его имя было русским. Всё остальное он предпочитал держать при себе.

Носатый был хакер-сектант. Он исповедовал электронную версию дзен-буддизма, ставшую очень популярной в последние годы. Он, как и многие другие, гонялся за электронным аналогом нирваны, или кодом всеобщего слияния, пока совершенно случайно не нарвался на доэлектронную реальность. Он подошёл к границе, за которой должно было быть нечто. Будучи не дураком, он понял, что Мир – это не совсем то, к чему мы привыкли, и бросил все свои сбережения на поиски Врат. Ему повезло, и он оказался среди невидимок. Он вошёл в реальность во всеоружии, зная, что делает, и, зная, что будет делать дальше. Для призраков (тогда они ещё были призраками) он стал человеком номер один, превратив их слабости в силу.