Гласность и свобода - [25]

3. Первый опыт военного положения в СССР и наш арест в Армении.

Со мной уже в восемьдесят седьмом году происходила первая из пяти или шести попыток договориться. Очередной пришедший в «Гласность» посетитель сказал, что около подъезда стоят какие-то странные машины. Откуда они могли взяться было очевидно и Ася Лащивер, которой нужно было куда-то торопиться, выпрыгнула в окно с другой стороны дома — квартира Кирилла была на первом этаже. Потом не выдержал один из посетителей — молодой человек, отсидевший срок по делу «социалистов», к которому все это явно не относилось. В окно мы увидели, что его тут же подхватили под руки какие-то персонажи. Спасать его пошла Нина Петровна Лисовская и было ясно, что ее тоже схватили. Делать было нечего и хотя мне очень не хотелось, я просто чувствовал, что выманивают меня, но приходилось идти выручать Нину Петровну. Действительно, как только я вышел и стал оглядываться в поисках Нины Петровны, меня подхватили двое дюжих молодых людей, крепко ударили по затылку, чтобы не трепыхался, и посадили между собой на заднее сидение приготовленных «жигулей».

Привезли в какой-то «опорный пункт» на Петровке и два хорошо одетых молодых человека сказали, что хотели бы со мной поговорить. Я спросил:

— Кто вы?

— Ну, какое для вас имеют значение наши имена. Считайте, что мы историки.

— Я не разговариваю с людьми, с которыми не знаком и которые к тому же насильно меня к себе привозят.

— Ну что вы, Сергей Иванович, вы же все понимаете, да и никуда не можете отсюда уйти.

— Ну что ж, о незаконном задержании завтра напишу в прокуратуру, а пока посплю — приходиться много работать, — завернувшись с головой в дубленку, улегся на деревянный топчан, на который меня посадили.

Около получаса сквозь дубленку слышал их уговоры:

— Как вы не понимаете, Сергей Иванович, что мы с вами делаем одно дело — «партия поручила нашему комитету осуществлять демократизацию страны».

Я и впрямь начал засыпать. В конце концов уговоры прекратились. Часа через два (в допустимый по закону срок) меня выпустили.

Я, действительно, не собирался делать одно дело с Комитетом государственной безопасности.

И до попытки уговорить меня и, конечно, после нее такие же беседы велись по всей стране с лидерами повсюду возникавших демократических организаций — и я написал об этом в статье «КГБ развлекается или действует» во втором номере журнала «Гласность». При Чебрикове его сотрудники без всякого стеснения говорили о своей руководящей роли в процессе «перестройки».

Гораздо более серьезно и сложно все происходило с известным армянским диссидентом и моим другом Паруйром Айрикяном, героически проведшем двадцать пять лет в советских лагерях. Мы-то хорошо понимали, хотя никогда не говорили об этом, что не все сидели в тюрьмах и лагерях одинаково. Но Паруйр был бесспорным героем. Сразу же по его приезде в Москву, поговорив с полчаса у меня дома, мы решили продолжить разговор во дворе и тут же увидели отъезжающую от моих окон «Чайку» всю утыканную антеннами радиоподслушки, которая к тому же нагло поехала прямо за нами. Мы как-то смогли от нее уйти по слишком узким для большой машины дворам, но дня через три вышел номер «Известий» с громадной, чуть не на целую полосу, статьёй в чем-то меня с ним разоблачавшей и безоговорочно от имени всего советского народа осуждавшей. На следующий день Паруйр был арестован.

Лену Сиротенко — жену Паруйра к нему все же пускали и вскоре стало ясно, что никакого обвинения ему предъявлять не собираются, с ним просто, используя лубянскую атмосферу, хотят договориться, как, возможно, договорились с другими национальными лидерами с тем, чтобы сделать их на время даже президентами, но, конечно, ручными, которым можно было бы что-то напомнить. Но Паруйр ни на какие договоры ни с КГБ, ни с кем другим не шел, ни на запугивания, ни на самые заманчивые предложения не реагировал, неделя шла за неделей и власти попадали во все более трудное положение. Ни убить, ни даже опять судить его при всемирной уже известности было невозможно. Выпустить с тем, что он тут же обо всех переговорах и предложениях расскажет — тоже, и скандал разрастался. Влиятельные армянские общины в США и Франции, требовали вмешательства Конгресса, Национального собрания, видных политиков.

Однажды ко мне приехал первый секретарь американского посольства и сказал, что советские власти обратились к послу для разрешения этой неприятной ситуации и якобы по желанию Паруйра Айрикяна просят разрешить ему въезд в США. Я ответил, что в Лефортово у Паруйра не был, что он сейчас думает — не знаю, но судя по тому, что слышал от него перед тем, эмигрировать (что ему много раз предлагали, как и нам всем) он не хочет, хочет жить и строить новую жизнь в Армении. Думаю, что не получив от него устной, а не, возможно, поддельной письменной, просьбы о въезде в США соглашаться на это не стоит — как можно соглашаться на насильственный ввоз в США человека, который совершенно этого не желает. Выслать Айрикяна как Солженицына, договорившись, как генерал КГБ Кеворков с правительством ФРГ, в 1987 году было невозможно, да и Рональд Рейган был совершенно не похож на немецких социал-демократов. Но добиться от Паруйра, чтобы он сам попросил американцев о визе ни правительственные чиновники, ни генералы КГБ так и не смогли.