Глас Времени - [28]

Шаги учащаются. К ним добавляются чьи-то еще, но уже не сапожные. Вскрик. Глухие удары. Работают дубинки. Сдавленный стон. Шелест одежд.

Тело волокут по земле. И, как ни в чем не бывало, за окном снова ночная тишина.

Лабберт пожимает плечами.

«Они хотят, чтобы я отдал устройство! – вновь терзают его тревожные мысли. Они усугублены поздним часом; душевная тревога ночью – это не то же самое, что душевная тревога днем. – Утром прибудет бригада, и я больше его не увижу. А что это для меня означает? Только то, что больше мне не попасть в будущее! Я сидел над этим устройством много бессонных ночей в попытке разгадать тайну. Мне удалось. Знания в области математики сильно помогли. Но теперь, когда я побывал в будущем, увидел то, чего, наверное, видеть не должен был, мне грозит опасность. Возможно, маленький человечек в смешном пенсне не захочет расстраивать своего фюрера информацией о неминуемом поражении и личном предательстве, когда его сепаратные переговоры с западом были раскрыты, и прикажет позабыть о секретном проекте и уничтожить всех, кто в нем состоял. Я первый попаду под замес!»

Лабберту почему-то вспоминается Эрнст Рем, та июньская «Ночь длинных ножей» и горы расстрелянных.

«Гиммлер – циник. Он не пожалел своего друга – не пожалеет и всех остальных. Радует пока одно: даже забрав у меня машину времени, они не смогут с ней разобраться. Но пройдет какой-то срок, и методом проб и ошибок они, безусловно, ее разгадают. Из этого следует, что, возможно, у меня будет запас времени»

Острая головная боль вдруг сковывает череп в кольцо.

«Боже мой, что это? Похмелье? Никогда оно не сопровождалось такой болью»

Он встает и, шоркая сапогами, идет к окну в надежде, что свежий воздух спасет.

Боль спускается к груди. Ему впервые за себя поистине страшно.

– Сапоги… Проклятые сапоги! – Он сдергивает с себя тяжелую солдатскую обувь и от изнеможения падает на пол.

Небольшой угол обзора, снизу вверх, позволяет видеть звезды.

Лабберт тщетно пытается встать. Нужно кому-нибудь сообщить! При сердечном приступе очень важно находиться под присмотром.

В него никогда не стреляли. Мировую войну 1914 года удалось пройти без ранений. Но сейчас в него словно выстрелили. Все тело скованно болью, он ощущает каждое нервное окончание.

«Паника ни к чему, – думает он, теряя сознание. – Встречу последнюю минуту с достоинством… К тому же здесь такой чудесный вид. Не каждому суждено умереть, вглядываясь в глубокое звездное небо…»

5

Спустя почти час, он приходит в себя. За окном гудит мрачная ночь. Боль отступила. Он поднимается, держась одной рукой за подоконник. Вдруг что-то большое и серое шарахается, взмахивает крыльями и улетает прочь в открытое окно. Это филин. Большой серый филин, что живет где-то по соседству, на одном из здешних чердаков. Оказывается, все это время он сидел здесь.

– Нечистая сила, он мог выклевать мне глаза! – кряхтит Лабберт.

«Что вообще со мной приключилось? Сколько себя помню, ни разу не терял сознание. Алкоголь? Ну, нет. Бывало, пил и похлеще. Тогда что же?»

На пути к зеркалу спотыкается о разбросанные сапоги. Зажигает маленькую лампу и долго всматривается в свое отражение. Перед ним человек, которого он привык видеть. Но в облике что-то настораживает. Какая-то незначительная деталь.

Лабберт слышит, как в голове бушует кровь. Страх.

«Мать моя! Коньяк здесь ни при чем. Я болен!»

Глава 5

1

Проселочные дороги, пыльные тропки, поле и лес. Две фигуры пробираются в темноте. Ночь – лучший маскировщик; их спины фактически сливаются с природным ландшафтом.

– Как думаешь, в этих лесах есть опасные звери? – спрашивает Лотар.

– Думаю, после обезвреженного грузовика с вооруженными штурмовиками, нам вряд ли может угрожать зверь, – отзывается Иосиф. – В крайнем случае, ты его пристрелишь.

– Никогда не убивал животных. Охоту без необходимости обеспечить пропитание презирал. Я убивал людей. Людей, которые могли убить меня. Но нажать на курок, держа на прицеле невинное существо, выше моих сил.

Иосиф мысленно соглашается. Он разделяет такую позицию.

В километре от них, за ближайшим полем и узкой полоской леса, брезжит свет неясного происхождения. Лотар прикладывает ладонь к пистолету и останавливается. Направленные лучи разделяются надвое и начинают мелькать по стволам деревьев.

– Это что? – шепчет Лотар.

– Фонарики.

Эхом нависает собачий лай.

– Вот дьявол! За нами всё еще идут!

В тридцати шагах слева журчит река. Лотар специально держался возле водной полосы, чтобы иметь ориентир и гарантированно свободный от нападения фланг.

– Бежим!

Пробравшись через заросли кустарников, они выходят на каменистый берег.

– Раздеваемся! – командует Лотар.

– Плыть?

– Брод! Чтобы собаки потеряли след, нужно перейти водную преграду. Иначе за нами будут следовать до самого Мюнхена.

Иосиф подбегает к воде и окунает пальцы.

– Она же ледяная!

– Если боишься заморозить зад, оставь его здесь, на корм псам!

– Трудно что-либо противопоставить данному аргументу! – говорит Иосиф, расстегивая пуговицы.

Они ступают в сентябрьские воды Изара. Им повезло: река, берущая начало в австрийских Альпах именно в этом месте узка и неглубока. Они преодолевают брод, едва намочив бедра.