Гладиаторы - [6]

Вернувшись, сгреб рукой в кучу рыхлую землю, слегка утрамбовал ее и прикрыл шапкой. Лег и положил голову на импровизированную подушку.

Из дома напротив вышла старуха. На ней был выцветший клетчатый плед вместо платка. Остановилась у старой кривой груши и уставилась в сторону машины. Склонившееся старое грушевое дерево как будто тоже, как и хозяйка, провожало взглядом машину. Дом старухи был основательно осмотрен пришельцами, а его хозяйка едва избежала удара прикладом за то, что калитка в ее двор оказалась закрытой. Оставшимся в деревне жителям строго-настрого запрещалось закрывать калитку. И калитка, и ворота — для машины, должны были быть распахнуты.

— Скоро они и в кукурузных полях начнут искать тайники. Удивляюсь, как до сих пор не додумались, — сказал Коба.

Послышался скрежет колодезного журавля и треск ударяющихся друг о друга железных пластин противовеса. «Пить, что ли, им захотелось? Наверное, сильнее всех жажда мучит того, в зеленой майке, по всему видно, что он здорово набрался!» — подумал Дато.

— Даже колодцы шмонают! — заметил Коба.

Психика мародеров вызывала его любопытство, и он при случае внимательно следил за их действиями. Дато же на подобные вещи не обращал внимания, возможно, потому, что страх довлел над ним сильней, чем над Кобой.

— Эта старуха не успокоится, пока ее не отправят к праотцам, — проговорил Коба и, помедлив, добавил, как будто старуха могла его услышать: — Ступай, бабуля, в дом!

— Мотор не заглушили. Похоже, собираются уезжать, — сказал Дато.

— Зайди, бабка, домой, слышь, зайди, мать твою!.. — беззлобно выругал Коба старуху. Он опять откинул голову на импровизированную подушку и беспечно разбросал ноги. — Ублюдочная деревня. Виданное ли дело, чтобы возле деревни не было леса?

Старуха поплелась к дому.

— Бабушка входит в дом, — сказал Дато.

— Закурим, — сказал Коба.

Дато вытащил из кармана две сигареты. Одну протянул Кобе, другую убрал в карман.

— Я не буду, — сказал Дато. У него прошло желание курить.

— Умудрились же мы застрять в этой ублюдочной деревеньке!. Ну что бы случилось, если бы к ней с какой-нибудь стороны примыкал хоть паршивенький лесок?! А мы бы в нем спрятались! — сказал Коба.

— Пока их машина в деревне, у нас есть гарантия, что другие гастролеры сюда не сунутся. Надо отдать им должное: они, когда грабят, друг другу не мешают… Если бы это были наши, то наверняка перегрызли бы друг другу глотки! — ответил Кобе Дато.

— Ублюдки! — сказал Коба. — Все жители этой деревеньки — ублюдки. Бизнесмены сраные, только и умели — молодой кукурузой торговать. Оказывается, молодая кукуруза в цене, пока початки незрелые. Эти ублюдки сеяли кукурузу или раньше, или позже обычного, чтобы торговать початками поштучно. Бродили вдоль пляжей с корзиной на руке и продавали. Хороший бизнес: днем торгуешь початками, а по вечерам соседям лапшу на уши вешаешь: подцепил в парке залетную, задастая! Жаль времени мало было, там же в парке пришлось трахнуть…

— Откуда ты все это знаешь?

— Твой новый друг мне рассказал — местни папуас.

— Какой еще друг? — довольно грубо спросил Дато. Его раздражал ироничный тон Кобы.

«Жигуленок» с боевиками наконец уехал. Старуха стояла возле груши и взглядом провожала машину.

— Дождется, что кто-нибудь из них пустит в нее очередь! — сказал Дато.

— Отважная старуха, — сказал Коба. — Бросили ее ублюдки-родственники!

Старуха подошла к калитке и заперла ее. Минут десять возилась с проржавевшими петлями. Бедняга наивно полагала, что этим введет в заблуждение налетчиков. Кроме этой старухи в деревне осталось еще несколько стариков и один мужчина средних лет — Варлам, у которого на нервной почве не переставая болел живот, он постоянно рыгал. Варлам еще до рассвета ушел в соседнюю деревню повидать сестру, о которой видел дурной сон.

— Сколько дней мы лопаем эту молодую кукурузу, — сказал Коба. — Нам еще повезло, что она молодая, а то пустила бы корни в брюхе! — он встал и сладко потянулся.

— Опять отправляешься отдавать турецкий долг? — спросил Дато. — Ты здорово простудился. Гляди, не подцепи простатит, намаешься…

— Да, многое остается, чего уже… Скольких женщин уже не оседлать и не подмять, да вот хоть бухгалтершу из штаба, о которой с Климентичем заключил пари: поспорил, что раньше него ее трахну, — сказал Коба и опять потянулся. — Принесу-ка я инжира. Хороший инжир приметил в одном месте.

— Инжир еще больше расстроит нам желудки.

— Они и так расстроены, дальше некуда! — сказал Коба.

Они почти не чувствовали голода. Только от усталости слегка кружилась голова. Дато понял сейчас, почему не сходят с ума те, кто надолго попадает в смертельно опасную ситуацию: потому, что происходящее кажется им сном. Действительно, все походило на сон. Первым Коба сказал, что чувствует себя как во сне. Разве смертельная опасность — редкость на войне? Во время боя ее навалом, но тогда ты напряжен, кровь кипит от адреналина и страх смерти как бы отступает. Сейчас все было не так. Сейчас смерть с фамильярной непринужденностью разгуливала вокруг, и адреналин бездействовал. Это создавало вокруг какой-то странный, ирреальный мир. Они чувствовали себя погруженными в иллюзию, будто то, что происходило, происходило не с ними. Ощущение было невыносимо тягостное.