Один из журналистов в первом ряду громко фыркнул. И тогда, наконец поняв, в чем дело, Джо Питкерн рассмеялся. Смех звучал издевательски.
Это было нелепо. Но я и не пытался вести себя с достоинством. Наоборот. Я валял дурака, как мог бегая вокруг Быка. Слегка задел его по левому, а потом правому уху. Встал прямо перед ним и аккуратно три раза стукнул по носу. И каждый раз, когда он начинал падать, я входил в клинч и поддерживал его.
Смех становился все громче.
Постепенно он перерос в рев, и я понял, что они смеются не только над человеком, который являлся чемпионом-убийцей Солнечной системы, — они смеялись над самой концепцией Гладиаторских Игр.
Я продолжал кривляться почти до самого конца последнего периода, а незадолго до того, как должен был прозвучать гонг, отошел на шаг в сторону, набрал полную грудь воздуха, комично раздул щеки и стал изо всех сил дуть на Быка Уандера. Через некоторое время ноги его подкосились, и он медленно скользнул вниз, растянувшись на покрытом брезентом полу арены.
Я устало посмотрел на лица людей, у которых от смеха по щекам катились слезы. Я сделал то, что задумал. С этой минуты Гладиаторские Игры прекратили свое существование. Это было очевидно. Любой фарс несовместим с чувством собственного достоинства, а подобные Игры отныне стали фарсом. Но, глядя на десятки тысяч людей, смеющихся над своим павшим Чемпионом, я не чувствовал себя с ними заодно.
Медленно повернувшись, я направился в свой угол, где меня ждала Дженнифер, спокойно сидя на стуле и сложив руки на коленях. Она смотрела мне в глаза.
Перевел с английского М. Гилинский
