Гитлер в Вене. Портрет диктатора в юности - [178]

. Разве такой, как он, «не приносит больше пользы, чем тот, кто цепляется за предопределённый путь?»[1295] Он скорбел о том «щемящем сердце положении», известном ему не понаслышке, в котором находятся ассимилированные евреи: «Немецкий еврей — вслушайтесь внимательно в оба этих слова. Это сочетание возникло в результате длительного процесса. Из-за своей двойной любви и борьбы на два фронта немецкий еврей оказался на краю бездны отчаяния»[1296].

А вот восточноевропейский еврей Йозеф Рот рассуждал об ассимилированных единоверцах критически: «Давайте признаем факт, на который обычно смотрят сквозь пальцы: антисемитских инстинктов не лишены и сами евреи. Не всякому приятно при виде какого-нибудь чужака, вчерашнего жителя Лодзи, вспомнить своего деда, рождённого в Познани или Катовице. Такова подлая, но объяснимая логика мелкого обывателя, который только решился было подняться по высокой и крутой лестнице на открытую всем сторонам света террасу, где восседает крупная буржуазия. Завидев кузена из Лодзи, трудно не потерять равновесие и не сорваться вниз». Западный еврей «зазнался. Он позабыл Бога своих отцов и поклонился идолам: патриотизму и вере в цивилизацию»[1297]. Однако расовый антисемитизм не делал различий между восточными и западными евреями, ортодоксальными и крещёными, несмотря на все их несходство. Макс Нордау писал: «Мы можем делать, что угодно, но для наших врагов еврейство всего мира — едино… Они оплели нас железной цепью солидарности, которую нам не разорвать». И далее: «Судить о нас всегда будут по тем евреям, которые стоят на самых низших ступенях социальной лестницы. Нам не стряхнуть одетого в кафтан собрата с фалд элегантного фрака!… Антисемит, который, путешествуя, спокойной безнаказанно оплёвывает нашего несчастного, отверженного, одетого в лохмотья восточного собрата, думает при этом о еврейском бароне, тайном советнике и профессоре, проживающих с ним по соседству»[1298].

Ни переход в другую веру, ни крещение, ни даже страстная убеждённость в своей принадлежности к немцам не спасали ассимилированных евреев от оскорбительного прозвища «жиды». Одним махом были уничтожены все их интеграционные усилия, и они вновь оказались частью еврейского сообщества, связанного единством исторической судьбы. Некоторых это привело к кризису и даже к отчаянной, на грани суицида, ненависти к себе. Антисемитам были прекрасно знакомы такие примеры, об этом свидетельствуют и «Моя борьба», где Гитлер с удовольствием распространяется об известных случаях (Отто Вейнингер и Артур Требич).

Якоб Вассерман, который в Вене убедился, как тяжело приходится ассимилированным евреям, которые отвергают своё происхождение, ощущают себя немцами, но при всей их любви к немецкому языку и культуре, не приняты обществом, сочувственно писал: «Я знаю и знал многих, томившихся по светловолосому и голубоглазому человеку. Они боготворили его, они курили ему фимиам, они верили всему, что он говорил, каждый его взгляд был для них выражением его геройства, а когда он рассуждал о своей земле, когда стучал себя в грудь и называл себя арийцем, они бились в истерике и восторженно вопили. Они не хотели быть собой; они хотели быть им; думали, что если они провозгласили его избранником, то и сами станут избранными, или, по крайней мере, все забудут, что они недостойные, неполноценные»[1299].

Но среди ассимилированных евреев были и такие, кто не стеснялся своего происхождения. Например, Артур Шницлер боролся в это крайне непростое время против антисемитизма, изобразив его проявления в романе «Путь на волю» и в драме «Профессор Бернхарди» (постановка в Вене была запрещена цензурой до 1918 года). В романе Шницлер представляет разные типы венских евреев на рубеже веков — от убеждённого сиониста до австрийского кавалера, приверженного немецкому духу, и юной дамы, стоящей на социал-демократических позициях.

Корреспондент газеты «Нойе Фрайе Прессе» Теодор Герцль, бывший бурш и страстный ассимилянт, из-за сочувствия к несчастьям восточноевропейских евреев вернулся к своим корням. В сочинении «Еврейское государство», опубликованном в 1896 году, он предложил выход из этого бедственного положения — переселение в Землю обетованную, Палестину. Он надеялся, что бедные евреи из Восточной Европы найдут там прибежище и приток иммигрантов в Западную Европу, а вместе с ним и антисемитизм сократятся. Расходы на покупку земли в тогда ещё османской Палестине и на переселение следовало взять на себя богатым западным евреям.

Сионизм, еврейское национальное движение, возник как акт самозащиты. Рот писал о сионистах: «За неимением «почвы» в Европе они устремили взоры к своей палестинской родине. Изгнанниками они были испокон веку. Теперь они стали изгнанной нацией». И не случайно, что «современный сионизм возник в Австрии, в Вене. Его изобрёл австрийский журналист. Вряд ли кому-то ещё такое могло прийти в голову»[1300].

Нордау, друг и соратник Герцля, тоже бывший ассимилянт, так объяснял свою озабоченность судьбой восточноевропейских евреев: «Наши братья страдают и взывают о помощи. И мы спешим на помощь. Они — хаотичная масса. И мы их организуем. Они бормочут свои жалобы на непонятном культурному человеку языке. Мы одолжим им цивилизованные языки. Они движутся неведомо куда. Мы укажем им путь, по которому следует идти. Они не знают, к чему стремятся. Мы определим им цель»