Гитлер был моим другом - [36]

1 сентября 1939 года начался блицкриг против Польши. Когда начали приходить донесения об удивительно быстром и успешном продвижении наших войск, мы с Гитлером и его ставкой отправились на фронт в спецпоезде, который впоследствии стал его штаб-квартирой на всю трехнедельную кампанию. Оттуда он мог следовать за наступающей немецкой армией, и каждый день мы приближались к какому-то участку линии фронта на самолете или небольшой моторизованной колонной под огневым прикрытием.

Эти переезды отнюдь не были безопасны, поскольку в лесах по обе стороны от дорог укрывались крупные соединения разбитой польской кавалерии. Если б только они знали, кто едет посреди маленькой колонны, если б они только поняли слабость охранных пикетов – один стрелок на сто метров, – им было бы проще простого разделаться и с самим Гитлером, и со всем его окружением. Было несколько случаев, когда нам едва удалось избежать беды, но нам по-прежнему везло, и мы продолжали путь невредимыми. Что касается меня, то, рискуя показаться несколько непочтительным, должен признаться, мне надоело слышать в сотый раз, как милостиво к нам Провидение!

Впервые в жизни я увидел поле боя. На борах Тухольских по обе стороны дороги, насколько видел глаз, лежала мешанина покореженных и брошенных винтовок, пулеметов, аптечек, всевозможного снаряжения и чудовищно изувеченных тел солдат и лошадей, быстро разлагавшихся под горячим сентябрьским солнцем. Ужасное зловоние стояло над местностью, и я никогда не забуду этого кошмарного и жуткого зрелища, которое лишило в моих глазах превосходно задуманный и осуществленный план Гудериана всего его блеска.

Еженощно мы возвращались в штаб, сплошь перепачканные желтой пылью польских дорог, так что нас не узнала бы родная мама. Однако, к счастью, в спецпоезде были душевые и приличная парикмахерская, и к полуночи мы снова превращались в цивилизованных людей и собирались за чашкой чая на обычное ночное совещание.

Во время кампании я не сделал и доли тех хороших фотографий, каких можно было бы ожидать от опытного фоторепортера. Тем не менее мне все же удалось сделать достаточно снимков, чтобы они составили альбом «С Гитлером в Польше», и тем самым внести ценный вклад в иллюстрирование истории войны.

Между окончанием польской кампании и открытием военных действий на западе Гитлер в основном оставался в Оберзальцберге. Для меня как для фотографа это было очень скучное время. Фотографировать было нечего.

Днем 8 ноября 1939 года мы, как обычно, сидели с Гитлером в мюнхенском кафе «Хек».

– Вы поедете со мной в Берлин после празднования годовщины в «Бюргербройкеллере»? – спросил он.

– Кажется, я не смогу, – ответил я.

– Прошу вас, подумайте – может быть, у вас получится!

Казалось, ему было нужно, чтобы я непременно поехал в Берлин вместе с ним; и в «Бюргербройкеллере», перед тем как взойти на трибуну, чтобы произнести свою речь, он снова спросил меня:

– Ну, Гофман, вы подумали? Едете со мной?

А когда я извинился, сославшись на неотложные дела, он как будто был очень разочарован.

Что-то явно не давало ему покоя. Он закончил речь гораздо раньше обычного и, уходя, не пожал руки своим старым товарищам, как делал каждый год на этом праздновании. Казалось, что-то гнало его вперед, ощущение чего-то срочного и неотложного, и «старая гвардия» разочарованно смотрела ему вслед, когда он резко повернулся и быстро вышел из зала. После его ухода зал вскоре опустел, а через несколько минут я убрал фотоаппарат и тоже вышел. В зале оставалось лишь несколько старых соратников и обслуживающий персонал.

Когда мы ехали через мост Людвига в сторону «Ратскеллера», я услышал звук взрыва.

– Что это? – сказал я шоферу. – Похоже на взрыв!

Шофер пожал плечами.

Когда я приехал в «Ратскеллер», меня немедленно вызвали к телефону. Звонила Гретель Браун, сестра Евы Браун.

– «Бюргербройкеллер» взорван! – сказала она взволнованно.

– Чепуха какая-то! Это дурацкие слухи! – гневно возразил я. – Я сам десять минут как оттуда. Не обращайте внимания на всякий вздор.

Я вернулся к своему столу, как вдруг мне вспомнился грохот, который мы слышали по дороге. «Что это было?» – подумал я. И тут меня снова позвали к телефону. На этот раз на проводе оказалась сама Ева.

– Отец только что вернулся домой весь в мелу и пыли. В «Бюргербройкеллере» взорвалась бомба!

Я бросился назад в «Бюргербройкеллер», чтобы увидеть, насколько он пострадал. Большая часть крыши обрушилась, врачи занимались ранеными, и, к несчастью, многим уже не нужна была никакая медицинская помощь. Бомбу с дистанционным взрывателем заложили в колонну за ораторской трибуной.

Если бы Гитлер благодаря какой-то необъяснимой интуиции не сократил свою речь, он, несомненно, оказался бы жертвой заговора – и большинство собравшихся вместе с ним.

Ходили всевозможные слухи и догадки. Одни говорили, что здесь замешаны британцы, другие утверждали, что это подстроенная провокация, чтобы вызвать народное возмущение и подстегнуть военный энтузиазм. Арестовали часовщика по фамилии Эльзер. Он сознался, что заложил бомбу, но отказался назвать соучастников или заказчиков, нанявших его для этого дела. Через пару дней мы говорили с Гитлером о происшедшем.