Гитлер был моим другом - [27]

Королева Елена была страстным и опытным фотографом-любителем, и ее поистине творческие этюды, в основном с изображением ее счастливой семейной жизни, вызвали мое искреннее восхищение. Мне только жаль, что я не смог увековечить нашу встречу в виде фотографии с подписью: «Королева с фотокамерой».

Несмотря на антимонархические чувства, Гитлер во время итальянского тура отнюдь не остался равнодушен к очарованию южной женской красоты и исключительной мудрости, которая ей так часто сопутствует. Особенно его привлекла кронпринцесса Мария-Жозе, супруга Умберто. Через несколько лет, во время войны, ее долгие разговоры с Гитлером решили судьбу ее брата, короля Бельгии Леопольда. Фотографии, которые я сделал в те дни, в какой-то мере помогают понять политические и личные трудности, имевшие место во время этого визита.

Графиня Чиано, любимая дочь Муссолини, не стесняясь, выражала свои взгляды, чего не позволили бы ни одной иностранке.

Однако больше всего Гитлер восхищался графиней Элеонорой Аттолико, «прекраснейшей представительницей Италии», как он называл жену мудрого посла Италии в Берлине. Ее классическая красота и личное обаяние, в отличие от неистовой антинацистской позиции ее предшественницы Элизабетты Черрути, невероятно влекли к себе Гитлера и восхищали его художественный вкус.

Через много лет, говоря об этой исключительной женщине, Гитлер сказал: «Если бы все дипломаты привозили с собой таких жен, им, несомненно, было бы гораздо легче добиться успеха. Кстати, не мешало бы обратить на это внимание наших послов. В будущем я позабочусь о том, чтобы наши представители за рубежом следовали этому примеру».

Жаль, что фотографии тех счастливых дней счастливого года были не последними сделанными мною снимками Муссолини. К несчастью, мне суждено было сделать и роковые снимки в сентябре 1943-го, когда он прибыл в ставку фюрера из Гран-Сассо. Фотографиям, на которых они с Гитлером стоят среди руин ставки после покушения 20 июля, можно дать лишь одно название: «Сумерки богов»[4].

Нет, право слово, это было что угодно, только не безмятежные деньки, и сделанные мною фотографии показывают это еще яснее, чем могли бы выразить любые слова.

Есть ли в мире что-либо беспристрастнее фотоаппарата? Я успел поймать в свой объектив императоров и королей, государственных деятелей и дипломатов, революционеров и народных вождей, – и все они охотно позировали мне. Волшебный глаз моей камеры запечатлел трех диктаторов – Гитлера, Муссолини и Сталина – и увековечил на все времена. Не хватало только страны Веласкеса и Гойи, тореадоров и Кармен, но, к сожалению, я так никогда ее и не увидел. И все же мне удалось встретиться с генералиссимусом Франко и его зятем Серрано Суньером, министром иностранных дел, в Андае 23 октября 1940 года и во время визита второго в Оберзальцберг.

Ничто так не навевает «фотографу истории» мечтательных воспоминаний, как созерцание собственных снимков. В те дни казалось, что Гитлер и Риббентроп строят империю, которая простоит вечность и в которой испанцы займут лишь очень скромное место – и только на том условии, что вступят в войну. Сегодня из людей этого круга уцелели только Франко и его зять; и тем, кто интересуется историей, я советую внимательно изучить портреты двух министров иностранных дел: испанского – хладнокровного, осторожного и расчетливого, и итальянского – фривольного, тщеславного и импульсивного. Фотокамера поистине является беспристрастным судьей. От ее взгляда не ускользает ничто!

14 марта 1939 года я обедал с Гитлером.

– Ровно год назад, – заметил я, – мы вошли в Вену.

Мы немного поговорили о том, с каким энтузиазмом встречали австрийцы своего освободителя, и я рассказал ему, как ходил в венское кабаре, где один из комедиантов пел веселую песенку: «Это уже все – или ждать еще?»

– На самом деле мы довольно быстро ответили на вопрос, – продолжал я, – потому что всего через несколько месяцев пришла очередь Судет.

Гитлер бросил на меня короткий взгляд.

– И это еще не все, – сказал он. – Сегодня я жду Гаху, близится еще один исторический день, о котором мир пока не подозревает.

– Так это уже все или ждать еще чего-то? – удивленно спросил я.

Но прежде чем Гитлер успел ответить, ему доложили, что в рейхсканцелярию прибыл Гаха. Он быстро поднялся и поспешил приветствовать своего гостя, а я последовал за ним с фотоаппаратом, готовый запечатлеть историческую сцену, которая должна была вот-вот разыграться.

Обычно в таких случаях для начала делали фотографии для протокола. Гитлер занял место рядом со своим коллегой, и я спустил затвор. Как правило, Гитлер спрашивал гостей, не возражают ли они против того, чтобы я сделал еще несколько снимков для прессы. Тем временем я снова подготовил камеру, так как до сих пор мне не говорили ни о каких возражениях. Гаха тоже не протестовал, и я, сделав пару снимков, удалился на тактичное расстояние, но остался в комнате. Фотограф всегда должен находиться под рукой, но быть не слишком заметным и держаться так, чтобы не мешать главным действующим лицам. Когда наступит верный момент для снимка – это полностью на его усмотрении.