Гипноз. Скрытые глубины: История открытия и применения - [42]

Месмер был человеком контрастов. Без сомнения, ему хотелось денег и славы, но в то же время им двигало подлинное желание исцелять людей. Его шокировали методы лечения бедняков, которых либо в больших количествах загоняли в палаты общественных госпиталей, либо не лечили совсем, поскольку те не могли платить. Он же обслуживал их бесплатно (так поступал в Вене и его учитель по медицинской школе Гарард ван Свитен), а расходы компенсировал непропорционально большими суммами, взимаемыми с богатых пациентов. Побуждаемый не только гуманностью, но и отчаянной потребностью в признании, он лечил принцесс и городскую бедноту, герцогинь и дворников, графинь и сапожников. На самом деле, конечно, было больше герцогинь, чем дворников, потому что на те заболевания, в избавлении от которых Месмер особенно преуспел, у рабочего люда просто не хватало времени, например, на всякие нервные болезни. Верно также и то, что многие женщины шли к Месмеру просто так, не страдая ни от какого стоящего заболевания; это было своего рода модой, развлечением, — тем, о чем можно поболтать за чаем и картами в салоне у графини такой-то.

Некоторое представление о том, как выглядела сцена вокруг бакета, может дать выдержка из отчета Королевской комиссии 1784 года:

Пациенты представляли собой чрезвычайно разнообразное зрелище… Одни сидели тихо и спокойно и ничего не чувствовали, другие кашляли, плевались, стонали от боли, жаловались на жар в определенном месте или во всем теле и покрывались испариной, третьи содрогались от конвульсий. Приступы конвульсий также отличались по повторяемости, длительности и интенсивности. Как только приступ начинался у одного человека, он сразу же возникал и у других пациентов. Комиссия убедилась в там, что конвульсии могут длиться более трех часов, они сопровождаются отхаркиванием вязкой мокроты, с силой изрыгаемой из груди во время приступа. Иногда в мокроте замечались следы крови. Конвульсии характеризовались непроизвольными спазматическими движениями всех членов тела, гортани, спазмами в подреберной и надчревной областях. Во время приступа взгляд становился блуждающим, исторгались пронзительные крики, слезы, икота и сумасшедший смех. Конвульсии сменялись состоянием вялости, изнеможения и дремоты. Любой внезапный звук мог вызвать их у пациентов снова, даже небольшое изменение в стиле фортепьянной игры способствовало возобновлению конвульсий.

Внимание экспертов привлекли, по большей части, судороги, однако уже из первых двух предложений становится ясно, что конвульсии были хотя и частым явлением, но никак не универсальным. Например, д’Эслон в своем ответе членам комиссии утверждает, что из 500 пациентов, которых он лечил, судороги случились только у двадцати. Тем не менее, комиссия обратила на них внимание не зря: Месмер желал наступления припадков у своих пациентов, так как считал их верным признаком кризиса, открывающего путь к исцелению. Что же происходило на самом деле? Почему конвульсии наступали у такого количества людей? Ведь не могли же они все быть эпилептиками или страдающими другими формами органических припадков. По-видимому, кризис проявлялся именно в таком виде по трем причинам. Во-первых, христианские ритуалы экзорцизма, практиковавшиеся столетиями и достигшие, как мы видели, феноменальной популярности у Гаснера, неизменно провоцировали такие припадки, так что пациенты Месмера ожидали чего-то подобного. К тому же незадолго до этого случилась мода на спонтанное излечение у могил святых в Париже, и пока король не запретил нарушать таким образом общественный порядок, перед отступлением болезни у людей частенько случались судороги. Во-вторых, в то время и в течение последующего девятнадцатого столетия дамам высшего света полагалось страдать от некой болезни, включающей в себя истерические обмороки и нервные припадки. В-третьих, месмеровская практика и всеобщий научный энтузиазм (Месмер весьма разумно сконструировал свой бакет по образу и подобию лейденской банки, пользовавшейся огромной популярностью у аристократов, которые составляли его клиентуру) заставляли людей ожидать чего-то необычного, и если таковое вдруг случалось, то вполне могло вызывать нервную реакцию.

Первый фактор, вероятно, самый главный. Ожидание и массовое внушение — великие силы. Эмиль Куэ рассказал историю, как один сумасшедший брызнул на проходящую мимо женщину жидкостью, от которой у нее распухла нога. Газеты посвятили этому происшествию пару строчек, а в течение нескольких последующих дней появились сообщения уже о десятках подобных случаев: слишком много для того, чтобы быть правдой. Стоило Месмеру удачно вылечить всего нескольких больных, и по Парижу уже понеслась молва: «В городе есть замечательный врач. Он действительно хорошо лечит». Это была эра чудес; если Монгольфьер смог покорить воздух с помощью шара, то почему бы Месмеру не изобрести панацею от всех болезней?

Как показано в предисловии, Месмер не гнушался использовать в комнатах с бакетами оккультные атрибуты. Возможно, польза от них была установлена опытным путем, однако он никогда не признавал важности психологических факторов для исцеления больного и оставался упрямым материалистом до конца своих дней. И не потому, что завистники намеренно не замечали психологических аспектов его метода лечения, концентрируясь лишь на том, существует ли космический флюид в природе как таковой. Нет, в этом заключались правила игры, принятые Месмером.