Гиперборейский напиток - [2]

— Но это несправедливо! — возразил я. — Ведь мы с тобой, Муусу, стоим большего, чем этот народ, блуждающий во тьме. Притом нам нужно хорошенько отдохнуть и набраться сил, потому что дорога на юг длинная, и слабому не одолеть ее.

— Но у нас ничего нет, — сказал он, оглядывая гнилые бревна стен и с отвращением вдыхая противный запах лежалого моржового мяса, предназначенного нам на ужин. — От такой еды не окрепнешь! У нас не осталось ничего, кроме бутылки того напитка, что убивает боль, а им не наполнишь пустой желудок. Так что мы поневоле должны будем стать рабами этих язычников, рубить для них дрова и носить воду. А тут есть хорошие вещи, в этом Таттарате, которых нам с тобой не видать. Ах, господин, никогда мой нюх не обманывал меня! Он привел меня к их тайникам — там и еще между кипами шкур в жилищах у них спрятаны запасы. Вкусную еду отобрали здешние люди у несчастных китобоев, но она досталась немногим. У женщины Ипсукук, которая живет на краю поселка, рядом с хижиной вождя, много муки и сахару, и глаза мои говорят мне, что даже лицо у нее намазано черной патокой. А в хижине вождя Туммасука есть чай — разве я не видел, как жадно глотала его эта старая свинья? У шамана — полная жестянка «Стар» и два ведра первоклассного курева. А что есть у нас? Ничего нет! Ничего!

Я был так ошеломлен, услышав про табак, что не ответил ни слова.

Но Муусу заговорил, не дожидаясь ответа:

— А еще есть Тукеликета, дочь великого охотника и богатого человека. Красивая девушка! Очень хорошая девушка!

Я усиленно размышлял всю ночь, пока Муусу храпел. Не мог я примириться с тем, что так близко от меня есть табак, а я не могу его курить. Да, Муусу сказал правду: у нас не было ничего. Но мне уже стало ясно, что делать, и утром я сказал Муусу:

— Пошарь вокруг ловко, как ты умеешь, и разыщи какую-нибудь полую кость, изогнутую, как колено. Ходи повсюду и украдкой примечай, где они прячут горшки и сковороды и всякую другую кухонную утварь. Помни, я мудрый белый человек, и то, что я велел, выполняй быстро и беспрекословно.

Пока Муусу отсутствовал, я поставил посреди хижины жаровню с тюленьим жиром, на которой мы готовили себе еду, и, чтобы стало просторнее, отодвинул к стенкам ветхие шкуры, служившие нам постелью. Я разобрал ружье Муусу и, отделив от него ствол, положил его так, чтобы он был под рукой. Потом из волокон похожего на хлопок растения, которое женщины собирают здесь летом, скрутил множество фитилей. Муусу вернулся с такой именно костью, какая мне была нужна, и с известием, что в хижине у Туммасука есть пятигаллонный бидон из-под керосина и большой медный котел. Я похвалил его и сказал, что теперь надо подождать до вечера. А около полуночи я обратился к Муусу и произнес речь:

— Послушай меня, Муусу. У вождя, у этого Туммасука, есть медный котел и бидон для керосина. — Я сунул в руку индейцу гладкий, отполированный волнами камень. — В поселке уснули, и звезды вышли на небо. Ступай, вползи тихонько в хижину вождя и ударь его вот этим по брюху, да покрепче. Пусть надежда на мясо и другую сытную пищу, которую мы с тобой скоро будем есть, придаст силу твоим ослабевшим рукам. Поднимется суматоха и крик, и вся деревня сбежится сюда. Но ты не бойся. Действуй бесшумно и скройся в ночной мгле среди общего замешательства. А когда женщина Ипсукук — та, что мажет лицо патокой, — окажется рядом с тобой, ударь и ее и каждого, у кого есть мука, каждого, который тебе попадется. А потом и сам начни вопить, как от боли, и корчиться, и ломать руки, делая вид, что тебя тоже постигла в эту ночь кара богов. И тогда, Муусу, мы добьемся того, что нас будут почитать, и все будет наше: жестянка с чаем, и первосортное курево, и твоя прекрасная Тукеликета.

Муусу отправился выполнять поручение, а я терпеливо поджидал его в хижине. Я уже ощущал во рту вкус табака. И вот в ночной тишине раздался вопль, а вслед за этим поднялась суматоха и крики, от которых содрогнулись небеса. Я схватил бутылку с «болеутолителем» и помчался. В деревне было очень шумно, женщины плакали, всех охватил страх. Туммасук и женщина Ипсукук, корчась от боли, катались по земле, а за компанию с ними еще несколько человек и среди них Муусу. Я расшвырял тех, кто мешал мне пройти, и поднес бутылку к губам Муусу. Он мгновенно исцелился и перестал выть.

Тогда и другие пострадавшие стали молить, чтобы я дал им этого снадобья. Я торжественно изложил свои условия и, прежде чем они отведали лекарство и исцелились, получил от Туммасука медный котел и бидон для керосина, от женщины Ипсукук — сахар и патоку, а от других страждущих — изрядное количество муки. Шаман злобно смотрел на людей, ползавших у моих ног, но с трудом скрывал свое удивление. Наконец я удалился, гордо подняв голову, а Муусу кряхтел и сгибался под тяжестью добычи, которую он нес за мной к нашей хижине.

И вот я принялся за работу. В медном котле Туммасука я смешал три кварты пшеничной муки с пятью квартами патоки и прибавил к ним двадцать кварт воды. Я поставил котел поближе к огню, чтобы в тепле месиво перебродило и стало крепким. Муусу, смекнув, в чем дело, заявил, что я невероятно мудр, мудрее самого царя Соломона, который, как он слышал, славился своей мудростью в древние времена. Керосиновый бидон я пристроил над жаровней, вставил в его носик трубку, а в трубку — полую кривую кость. Пока я прилаживал к колену ружейный ствол, Муусу натолок льду, и я обложил среднюю часть ствола толченым льдом Под отверстие на другом конце ствола я подставил чугунок. Когда мое варево приобрело достаточную крепость — а для этого потребовалось целых два дня, — я наполнил им бидон и зажег заранее приготовленные фитили.