Гимн Лейбовичу - [85]

— Брат Патрик! — крикнул он в сторону канцелярии и утомленно поднялся на ноги.

— Эй, брат Патрик! — снова позвал он.

На этот раз дверь отворилась, вразвалку вошел секретарь. Он бросил взгляд на открытые контейнеры с их ошеломляющим лабиринтом компьютерных цепей, оглядел захламленный пол, затем осторожно оценил выражение лица своего духовного наставника.

— Вызвать ли мне снова службу ремонта, отец аббат?

— К чему? — проворчал Зерчи. — Вы уже трижды вызывали их. Им трижды подавались заявки. Мы ждем уже три дня. Мне нужен стенографист. Немедленно! Желательно христианин. Эта штука, — он раздраженно кивнул на Отвратительного Автосекретаря, — проклятый язычник или того хуже. Избавьтесь от нее. Я хочу, чтобы ее убрали отсюда.

— Вы имеете в виду АПЛАК?

— Да, АПЛАК. Отправьте ее какому-нибудь атеисту. Нет, это будет нехорошо. Отправьте ее в утиль. Ну зачем, во имя всего святого, аббат Баумаус — да будет благословенна его душа — приобрел это дурацкое устройство?

— Знаете, домине, говорят, будто ваш предшественник был любителем всяческих безделушек, а эта штука позволяла писать письма на языках, которых сам не знаешь.

— Да неужто? Вы имеете в виду, что должна бы писать. Эта штучка... послушайте, братец, они заявляют, будто она мыслит. Мышление заключает в себе рациональные принципы, заключает в себе душу. Может ли в основу «мыслящей машины», сделанной человеком, быть положен принцип рациональной души? А? Это здорово отдает анимизмом. Но приходится им верить. И знаете почему?

— Да, отец мой?

— Ничто не может быть настолько порочным без преднамеренности! Она знает, что такое добро и зло, говорю я вам, и она выбрала последнее. Прекратите хихикать, слышите, вы! Здесь нет ничего смешного. Это даже не анимизм. Ведь говорят же о поведении растений, не правда ли? Душа растений, душа животных, затем рациональная человеческая душа — и все это перечисляется для того, чтобы выразить принципы ангельской сути, освобожденной от телесной оболочки. Но откуда нам известно, что этим все и кончается? Растительная, животная, рациональная… а какая еще? Вот такая, иже еси в этой штуке. Совсем пропащая. Уберите ее отсюда… Но сначала я отправлю радиограмму в Рим.

— Я могу идти, преподобный отец?

— Вы говорите на алегенеанском?

— Нет.

— И я нет, а кардинал Хофстраф не говорит на юго-западном.

— Почему бы тогда не использовать латынь?

— Какую? Латынь вульгаты139или современную? Я не полагаюсь на свой англо-латинский, а если б и полагался, то кардинал, вероятно, не может положиться на свой.

Он хмуро посмотрел на корпус стенографического робота.

Брат Патрик тоже нахмурился, затем шагнул к контейнерам и начал внимательно разглядывать мешанину сверхминиатюрных деталей.

— Мыши там нет, — заверил его аббат.

— А что это за маленькие кнопки?

— Не трогайте! — завопил аббат Зерчи, увидев, как секретарь из любопытства взялся за одну из нескольких десятков ручек с лимбами, расположенных на внутренней панели. Эти ручки располагались ровными рядами в прямоугольной коробке, на крышке которой — аббат снял ее и положил рядом — была предупредительная надпись: «Регулировать только на заводе».

— Вы не сдвинули ручку? — спросил он, направляясь к Патрику.

— Я мог слегка покачнуть ее, но уверен, что она стоит в том же положении, что и раньше.

Зерчи показал ему предупреждающую надпись на крышке.

— О! — сказал Патрик, и они оба вытаращили глаза.

— Сбоит, в основном, пунктуация, преподобный отец?

— Да, и еще блуждающие заглавные буквы, и путаница в словах.

Они в глубоком молчании созерцали разные загогулины, завитки, клинья и прочие непонятные штуковины.

— Слышали ли вы когда-нибудь о преподобном Франциске из Юты? — спросил наконец аббат.

— Что-то не припоминаю это имя, домине. А что?

— Я надеюсь, что он как раз сейчас молится за нас, хотя я не помню, чтобы он был канонизирован. Ладно, давайте попробуем повернуть чуть-чуть вот эту штучку.

— Брат Джошуа был инженером по какой-то специальности. Я не помню по какой именно. Но он бывал в космосе и должен хоть немного разбираться в компьютерах.

— Я уже вызывал его, но он боится даже прикоснуться к нему. Послушайте, может быть, стоит…

Патрик осторожно попятился.

— Извините меня, мой господин, но я…

Зерчи посмотрел на дрожащего секретаря.

— О, да вы, кажется, готовы отступиться! — сказал он, поворачивая следующую рукоятку.

— Мне послышалось, что кто-то позвал меня…

— Прежде чем петух прокричит… кроме того, вы трогали эту ручку, не правда ли?

Патрик сник.

— Но крышка была снята, и…

— Hincigitur effuge140. Прочь, прочь, покуда я не решил, что это ваша вина.

Оставшись один, Зерчи вставил вилку в штепсель, сел за свой стол, пробормотал краткую молитву святому Лейбовичу (который в последние годы приобрел большую известность как святой покровитель электроников, чем как основатель Альбертианского ордена) и щелкнул выключателем. Он прислушался, ожидая треска или шипения, но ничего не произошло. Тихо щелкало реле времени, набирая обороты, урчали синхронизирующие электромоторы. Он принюхался. Не чувствовалось ни дыма, ни запаха озона. Наконец он открыл глаза. Даже индикаторные лампы на верхней панели управления горели как обычно. Вот уж воистину «регулировать только на заводе»!