Гильзы на скалах - [32]

По казарме стоял приступ густого сочного хохота. Скрипел Иваныч, басил Гриша. Икая, заливался Семен. Серега, отложив инструмент, держался за живот.

— А про генерала ты загнул, брехло, — выдавил Иваныч.

— Рота, выходи строиться! — раздался крик дневального.

Перед ужином пришел борт с пополнением. Уставший командир взвода старший лейтенант Киселев тепло поздоровался с Сергеем. С ним вернулись Ринат Дакшев и единственный в роте солдат срочной службы «дедушка» Костя Федоров. Также прибыло семнадцать новых контрактников. Сначала Шульц, построив вновь прибывших, прочел им зажигательную речь, поздравив с прибытием. Потом немного напугал, пообещав нарушителям дисциплины возможность увидеть звезды днем, глядя в небо с пятиметровой глубины «зиндана». После ужина разношерстная толпа нового «пушечного мяса», как сразу окрестил их Зброжек, отправилась в каптерку получать обмундирование.

После возвращения пополнение раскидали по ротам. В третью роту определили семерых.

Объявили отбой. Командование покинуло расположение. Офицеры жили в переделанной под общежитие многоэтажке. В роте остались только Кононенко и Киселев. Закрывшись в канцелярии, они смотрели новости по телевизору. В роте стоял приглушенный гул. Многие, несмотря на отбой, не ложились.

Серега, расстегнув китель под которым виднелась тельняшка, лежал на кровати с гитарой в руках. На соседней койке, привалившись головой к Сергею, расположился Сброжек.

Рядом стояло несколько табуретов. На одном был накрыт стол с бутылкой водки. На остальных расселись солдаты. В подаренной Сергею папахе, в бурке накинутой прямо на накачанное голое тело, сидел Кожудетов. В таком виде он был похож на туркменского басмача. В одной тельняшке, на кровати клевал носом Иваныч, он успел порядочно набраться. Семен чистил яблоко, периодически шлепая «дедушку» Костю по рукам, когда последний пытался плеснуть себе водки. Дакшев, уйдя в соседний, пустой кубрик, совершал намаз, по компасу определив нужное направление. Пополнение скромно сидело на своих кроватях, поглядывая в сторону импровизированного стола. Слышался только гитарный перебор. Сергей и Ян пели самую любимую песню всех танкистов, самоходчиков и экипажей БМП.

«…Машина пламенем объята,

Вот-вот рванет боекомплект.

А жить так хочется, ребята!

А вылезать уж мочи нет…»

Только что выпили третий за тех, над чьими кроватями сейчас теплились лампады.

За наводчика Толика, и сгоревший девятого августа экипаж Женьки Шабалкина.

Слова навевали тихую добрую грусть в души солдат. Сергей считал эту песню настоящим шедевром, наряду с музыкой Чайковского и «Священной войной».

«… И полетят тут телеграммы.

Родных и близких известить,

Что сын их больше не вернется

И не приедет погостить…»

Сергей пел с таким чувством, что на глазах пьяненького Иваныча и Кожудетова появились слезы. Песня цепляла тончайшие струны в сердцах немолодых и всякого повидавших мужиков. Последние куплеты пели уже все присутствующие.

«…И будет карточка пылиться,

На полке пожелтевших книг.

В военной форме, при погонах,

Но ей он больше не жених»

Слова закончились, но Сергей продолжал играть, заставляя плакать гитару.

— Семен, ну пятнадцать капель, — просил Костик.

— Нет, я сказал, — отвечал Семен, который следил за пацаном, так похожего на его сына, оставшегося дома.

— Блин, я ведь твой командир танка. Приказываю, налить сто грамм, — командирским голосом, с нотками обиды, говорил Костя.

— Вот в танке и приказывай. А тут я главный.

— Тогда я сам, — и Костя снова потянулся к бутылке.

— Осади! Сейчас не посмотрю, что ты «дедушка» загну промеж ног и выдеру. Ты меня знаешь, — Семен снова стукнул Федорова по рукам.

— Ну «батя» — уже подхалимски запел Костя, зная чувства Семена к нему.

— Все. Разговор на эту тему окончен, — Семен вылил остатки водки в стакан и отдал его Иванычу. Костя надулся и стал грызть яблоко, сердито сопя.

— Сурово тут у Вас, — сказал один из новеньких, вставая и доставая из своего рюкзака еще одну бутылку водки, — ну, что еще не хотите? Давайте знакомится. Дмитрий Ершов, тридцать два года, Электросталь, Подмосковье.

Ершов был невысок, грузен, широк в плечах и животе. Ян сел на кровати.

— Нет. Хватит. Мы выпили за встречу, ребят помянули. Больше не надо.

— А за знакомство?

— Если, парни добро дадут, то пейте. В принципе никто не запрещает, — Ян окинул взглядом всех присутствующих.

— Оно конечно можно, но завтра Шульц нюхать будет. Если учует, в яму. А сейчас ночи прохладные, — добавил со скрипом Иваныч, — Серега сыграй мою.

— Нет, нет Иваныч. Серега не надо. Иначе до утра концерт не закончится, — запротестовал Семен. Вокруг хохотнули.

— А этот, ну Ринат, что немного того? Ха-ха. Сидит там, бормочет. Поклоны бьет, — убирая водку, спросил Ершов.

— Нет, он нормальный. Просто у человека есть вера, — Серега отложил гитару. И задумчиво добавил, — это хорошо, когда есть во что верить.

— Ладно, — хлопнул по коленям Сброжек, — давай знакомится. Подходим, представляемся и говорим за каким чертом сюда поперся. Давай, говори, Дима из Подмосковья.

— Ну, я это, а скучно стало, вот и поехал.

— Женат?

— Да.

— Все ясно. От жены удрал. Но я тебе так скажу. Дурак ты, Дима. Какой бы ни была плохой баба, но она все лучше, чем война. Следующий. Вот ты с красной мордой.