Гигиена убийцы - [10]

Претекстат Тах использовал на сто процентов малоизученные возможности рвотного рефлекса. Жир был его напалмом, «Александр» — химическим оружием. В этот вечер он потирал руки, как удачливый стратег.

* * *

— Ну что, война началась?

— Нет еще.

— А скоро она начнется?

— Вы так говорите, будто надеетесь на это.

— Терпеть не могу, когда не держат обещаний. Эти шуты гороховые посулили нам войну пятнадцатого в полночь. Уже шестнадцатое — и ничего. Над кем они издеваются? Над миллиардами затаивших дыхание телезрителей?

— Вы за эту войну, господин Тах?

— Приветствовать войну? Ну вы даете! Как можно приветствовать войну? Что за глупый и праздный вопрос! Много вы знаете людей, которые радовались бы войне? Спросите еще, не ем ли я на завтрак напалм, если на то пошло!

— Вопрос о вашем питании уже достаточно осветили без меня.

— Вот как? Вы вдобавок шпионите друг за другом? Грязную работу пусть кто-то сделает за вас, а вы снимете сливки, да? Очень мило. И, верно, считаете себя куда умнее, задавая блестящие вопросы: «Вы за войну?» Стоит ли быть гениальным писателем, читаемым и почитаемым во всем мире, и получить Нобелевскую премию, чтобы какой-то сопляк донимал меня тавтологическими, я бы сказал, вопросами, на которые последний дурак сказал бы слово в слово то же, что и я!

— Ладно. Значит, вы не приветствуете войну, но хотите, чтобы она началась?

— При нынешнем положении вещей она необходима. Солдатики-то возбуждены, аж штаны лопаются. Надо дать им кончить, иначе у них вскочат прыщи и им ничего не останется, как вернуться, горько плача, к мамочке. Обманывать надежды молодежи нехорошо.

— Вы любите молодежь, господин Тах?

— Нет, у вас просто талант задавать блестящие вопросы, и главное — оригинальные! Да, представьте себе, я просто обожаю молодежь.

— Для меня это неожиданность. Зная вас, я бы скорее предположил, что вы ее на дух не переносите.

— «Зная вас»! Да что вы себе позволяете?

— Ну, то есть зная вашу репутацию…

— И какова же моя репутация?

— В общем… трудно сказать.

— Ясно. Пожалею вас и не буду настаивать.

— Значит, вы любите молодежь? А почему?

— Я люблю молодежь, потому что у нее есть все, чего нет у меня. За это она заслуживает любви и восхищения.

— Какой волнительный ответ, господин Тах.

— Дать вам носовой платок?

— Почему вам непременно нужно высмеивать благородные порывы вашей души?

— Благородные порывы моей души? Как вам, черт возьми, в голову пришла такая дичь?

— Извините, господин Тах, вы сами навели меня на такую мысль: ваши слова о молодежи были поистине трогательны.

— Копните поглубже, увидите, много ли в них трогательного.

— Что ж, давайте копнем.

— Я люблю молодежь, потому что молодые люди красивы, проворны, глупы и злы.

— …?

— Не правда ли? Волнительный ответ, как сказали бы вы.

— Я полагаю, вы шутите?

— Я похож на шутника? И потом, где вы видите шутку? Хоть одно из этих определений, по-вашему, не соответствует действительности?

— Даже если допустить, что все определения верны, себя вы в самом деле считаете полной противоположностью?

— Что? Вы хотите сказать, что я красив, проворен, глуп и зол?

— Не красивы, не проворны, не глупы…

— Ну, спасибо.

— Но вы злы!

— Зол? Я?

— Еще как.

— Я зол? Вы с ума сошли. За восемьдесят три года своей жизни я не встречал другого такого неимоверно доброго человека, как я. Я просто чудовищно добр, добр до того, что встреть я сам себя, меня бы стошнило.

— Вы говорите не всерьез.

— Ну знаете! Назовите мне хоть одного человека не добрее (это невозможно по определению), но хотя бы такого же доброго, как я.

— Ну… да кто угодно.

— Кто угодно? То есть вы тоже, если я правильно понял? С вами не соскучишься.

— Я или кто угодно.

— Оставьте в покое кого угодно, вы его не знаете. Говорите за себя. На каком основании вы смеете утверждать, что так же добры, как я?

— На основании того, что это совершенно очевидно.

— Ясно. Я так и думал, никаких доводов у вас нет.

— В конце концов, господин Тах, может, хватит зарываться? Я слушал ваши беседы с двумя предыдущими журналистами. Даже не знай я о вас ничего, только из этих интервью мог бы сделать однозначные выводы. Вы будете отрицать, что измывались над беднягами?

— Наглая ложь! Это они надо мной измывались!

— Может быть, вам неизвестно, что оба тяжко хворают, после того как поимели дело с вами?

— Post hoc ergo propter hoc,[3] вы хотите сказать? Нельзя так произвольно устанавливать причинно-следственные связи, юноша! Один захворал, перебрав «порто-флипа». Вы, надеюсь, не будете утверждать, что это я его споил? Другой пристал как банный лист, чтобы я — против своего желания, заметьте, — отчитался о своем питании. Если он оказался слаб и не выдержал подробностей, разве это моя вина? Могу добавить, что эти двое вели себя со мной непозволительно дерзко. О, я-то сносил все с кротостью агнца на жертвенном алтаре. А вот им пришлось пострадать. Видите, все написано в Евангелии: Христос сказал, что люди злые и мстительные вредят в первую голову себе. Вот отчего мучаются ваши коллеги.

— Господин Тах, положа руку на сердце: вы держите меня за дурака?

— Естественно.

— Спасибо за откровенность.

— Не за что, я вообще не умею лгать. Кстати, не понимаю, зачем вы задали мне вопрос, заранее зная ответ: вы молоды, а я не стал от вас скрывать, что думаю о молодежи.