Гиблое место - [95]

— Это мы посмотрим, есть они или нет! — небрежным, начальственным тоном, каким обычно у нас разговаривают начальствующие люди с холопами, проговорил пятидесятник.

— Тяни время, — шепотом попросил я Кузьму.

— Нечего здесь смотреть, ступайте своей дорогой! — сказал тот.

— Эй, ты, не доводи до греха! — начал сердиться Петр Сомов. — Открывай ворота!

— Не просись, не открою.

— Я сейчас кликну своих стрельцов, знаешь, что с тобой будет? За ноги повесим да кишки выпустим.

— Ты, дядя Петя, или как там тебя, меня не стращай! Мне велено никого не пускать, я и не пускаю.

— А ну, тебя, дурня, позови старшего, — прекратил бессмысленный разговор Сомов.

— Старшей меня здесь нет, — заносчиво ответил Минин. — А ты лучше иди своей дорогой.

Из глубины усадьбы раздался условный свист — это Ефим подавал сигнал, что разобрали тын. Я подозвал Крайнего и велел выводить людей.

— Будете ждать нас в лесу, около толстого дуба. Только действуй очень осторожно, а то нас всех перестреляют. Наших с Кузьмой коней тоже выведите и привяжите с той стороны забора. Захватишь мою переметную суму, она лежит под лавкой. Как все сделаешь, свистни.

— Значит, не хочешь слушаться царского указа? Живота своего не жалеешь? — между тем продолжал переговоры пятидесятник.

— Ты, что ли, царь? — натурально удивился Кузьма. — Сперва говорил, что ты рыба Сом, а теперь, нате вам, говоришь, что ты сам царь-батюшка!

— Ты меня, холоп, не зли! — окончательно рассердился офицер. — Я тебя предупреждаю по-хорошему, не откроешь ворота — на себя пеняй!

Пятидесятник повернулся к своему отряду и приподнял витой посох. Стрельцы двинулись в нашу сторону.

— Эй, дядя Петя, — испугано заговорил Минин, — пускай твои люди стоят, где стояли, а то не неровен час, мой брательник, Левонский лыцарь, осерчает и в тебя пальнет.

— Какой еще лыцарь? — опять повернулся к Кузьме стрелец.

— Тот, что тебе в пузо из самопала целит.

Сомов удивленно покрутил головой.

— Не туда смотришь, — сказал я, усиливая «иностранный» акцент, и высунул ствол пищали в стрелковую щель.

Сомову наведенное на него оружие не понравилось, он сделал свирепую мину и открыл, было, рот обругать наглецов, но Минин не дал ему заговорить:

— Не остановишь стрельцов, молись, жить тебе осталось меньше минуты.

Угроза была нешуточная, и пятидесятник дрогнул. Он опять поднял посох, покачал им из стороны в сторону, и отряд остановился.

— Я-то что, мне приказали доставить холопов, что на дворянина напали, я и выполняю, — примирительно сказал он.

— Кто приказал?

— Стрелецкий голова нашего приказа. Сдавайтесь добром, а то вам же хуже будет. Меня застрелите, за мной, вон, целая рать стоит. Все равно не отобьетесь.

— Только тебе от того легче не будет, — философски заметил Кузьма, — коли нас убьют, значит, на том свете встретимся.

— Что делать-то будем? — вернул разговор в реальное русло стрелец.

— Уводи своих людей, — предложил я. — Скажешь, никого не нашел.

— Донесут…

Со стороны усадьбы послышался негромкий свист. Я подмигнул Кузьме, и он продолжил переговоры:

— Дай нам часок подумать, может быть, и сдадимся.

— Час не могу.

— А сколько можешь?

— Половину от того, что просишь.

— Мало, — вмешался в торг я, — нам нужен час.

— Да что вам думать-то! — взмолился пятидесятник. — Мы вас все одно победим. Ну, посидите полчаса да выходите! Вы меня поймите, я человек подневольный. Мне велели, я исполняю.

— Ага, значит, «ничего личного».

— Чего лишнего? — не понял Сомов.

— Ладно, Идите и ждите полчаса, — подвел итог торга Минин. — Тогда и узнаете наше решение.

Стрелецкий офицер, радуясь, что сумел выйти живым из сложной передряги, повернулся и быстро пошел к своему отряду. Мы же, не мешкая, побежали к пролому в стене.

Как мы с Кузьмой предполагали, Сомов нас обманул. Не успели мы с ним добежать с тяжелой пищалью до пролома в ограде и вскочить в седла, как со стороны ворот раздался оглушительный ружейный залп — это стрельцы пошли на приступ ворот. Не теряя времени, мы поскакали в лес. Вся наша команда была в сборе. Волонтеров напугала стрельба, и наше появление было встречено с ликованием.

Мы въехали в лес, но дальше пришлось идти пешком. Лес был густой, тропинка узкая, и верхом было не проехать. Даже я ковылял на своих травмированных ногах.

— Чего это стрельцы на нас взъелись? — спросил Крайний. — Мы вроде ничего плохого не сделали.

Я объяснил, в чем дело.

Как всегда, начались споры о справедливости. Почему-то чем ее меньше, этой самой справедливости в нашем отечестве, тем чаще тема правды становится предметом всеобщего обсуждения. Причем правды и справедливости жаждут все, и низы, и верхи, только понятие о них у каждого свое.

— Что будем делать? — негромко, чтобы разговора не слышали волонтеры, спросил меня Минин. — Крестьянам нельзя возвращаться домой, их тут же всех переловят и перебьют.

Вопрос был сложный. Куда девать конный отряд из семнадцати человек, я не знал. Деньги на их прокорм у меня были, но что с ними делать, куда применить, я не представлял.

— Ладно, что заранее думать, — неопределенно ответил я. — Проводим тебя, а там видно будет.

— Ты что, собрался со мной идти до Нижнего Новгорода?